Кто обозвал-то его так? При рождении другим именем его нарекли. Забыл я только…
Отец закрыл дочь собою, – Карина переиначила имя сына на свой иноземный лад. Ростислав назвал его Радославом. В честь того, кто его спас однажды, помнишь? Тот Радослав под твоим же началом был…
– Забыл я всё. Закрыл, замуровал.
– С чего бы сын Карины должен отвечать за прошлые преступления Змеелова? – начал отец, – если и сама Карина не знает о том, кто был её отцом? Она дочь Венда. И точка!
– Она не знает, а структура души? Её родовая, так сказать, кристаллическая решётка. Её как изменишь?
– Что я мог? – беспомощность отца перед ветхим старцем поразила дочь. – Нельзя вмешиваться в выбор детей. Бесполезно это, а зачастую и зловредно.
– Вмешиваться – да. Так отчего ты не отдал её с детских лет в космический городок, как я и настаивал? Чего с полупомешанной матерью, с калекой, оставил? И опять говорю я бессмыслицу, как будто можно отменить прошлое. Этот Рудольфий, сам того не зная, волочёт в себе все родовые изъяны, как оно и водится. А это груз! Так ведь и своё добро наживёт к нему в придачу. Тяжело! А потому никому с ним рядом легко не будет. Разве хочу я страданий лишних своей кровиночке? Или ты того хочешь?
– Да не драматизируй ты! – закричал отец, – вещие гусли – самогуды! Сегодня один, завтра другой. Девочка ещё и к взрослению не приступала. Ты из времени-то не выпадай раньше смерти. Забыл, как оно было, как есть? Большинство и не помнит ни имён, ни лиц своих прошлых жён и мужей. Не все ж такие однолюбы, как ты сам был.
– Жён, мужей может быть и много, а избранный души единственный бывает. Другое дело, что не всякий находит.
– И как же понял, что Венд именно её избранный? – спросил отец.
– Ты сам успел уже дочь изломать, – ответил старик. – Сам стал аномалией, вспахавшей её ровную тропочку в будущее. Да пахота сия не ради блага была тобою затеяна, а ради утоления собственной злобы. Для чего лишил её будущего ребёнка? Приказал невольнику – несчастному человеку вырвать вызревающий плод первой, а потому праведной любви из чрева юной дочери? А ей потом мужа ненужного для чего навязал? – и тут прадед замахнулся, но застыла его раскрытая ладонь у самого искажённого лица внука. Отец пошатнулся, ожидая удара, и вдруг опрокинулся, упал у резного под старину крыльца. Зрелище потрясло Ксению. Вокруг была трава, мягко, отец, если и ушибся, рук, ног не повредил, но унижение на глазах у дочери его также потрясло.
– Всё знаешь, – пробормотал отец, поднимаясь. Чего он упал, если его никто и не толкал? Но возникло такое чувство, что он упал не от неудачного движения, а некая сила пихнула его внезапно. – Значит, не разучился применять свои прежние приёмы, космический колдун? Кто ж вести эти донёс в такую глушь? Ворон что ли на крыле притащил?
– Птичка-невеличка принесла, – бросил дед, – Смуглое пёрышко, глаза-звёзды, во лбу бусинка.
– Пелагея!?
Худенький старик, казавшийся почти маленьким рядом с богатырём внуком, осиянный как нимбом белыми волосами,