и хрен бы с тобой, что не то, а ты решил открыться. Мы выпивать-то будем, или я попался, чтобы сначала прослушать все эти твои реализованные бредни? – прямо осведомился на правах старого друга Хабаров. А если бы он не был старым другом Гдова, то так бы и сидел, молча из деликатности, ожидая, когда нальют. Тут-то и устрицы, кстати, подоспели, а вместо «Айовы» подали все же салат из дикого сибаса, видать, услужающий недослышал. И что такое «сибас», меня, пожалуйста, не спрашивайте, я этого до сих пор не знаю. И вообще, если вы ждете от меня эрудиции и правды, то вы их от меня напрасно ждете. Ведь эрудиция – она в Интернете, а правда – у Бога.
Они выпили и закусили вкусным хлебом с устрицами, которых было на большом блюде ровно двенадцать штук в мелко колотом льду, и лимончик желтел там же своей корочкой. Хорошие были устрицы. Только они в Москве очень дорогие, во Франции, например, они гораздо дешевле. Половина евро, что ли, штука? То есть полдюжины – три евро, около нашей сотни. Но это – в лавке бретонского рыбака, в ихнем ресторане, наверное, тоже, скорей всего, безумные деньги дерут, как везде, включая территорию бывшего СССР.
«А тогда мы выехали с опозданием на полчаса. Как всегда, потому что, в общем-то, худо ходил транспорт двадцать восемь лет назад. Ночью выпали обильные осадки, поэтому автобус юзил по глине грунтовой дороги. Все пассажиры сидели, придерживая в меру возможностей свой нехитрый скарб: узлы, мешки, коробочки, коробки, пакеты, корзинки. Ранний автобус – он следовал из райцентра К. в город тоже К., но стоящий на великой сибирской реке Е., на которой райцентр К. не стоял, там, в райцентре К., реки не было. Вернее, была, но очень маленькая, практически без имени. И пассажиры эти были, как бы их назвали при Советах, колхозники, а ныне – вольные постсоветские крестьяне. Которые везли в город собственные, произведенные ими лично продукты, чтобы реализовать их на бывшем колхозном рынке. Тогда ведь как раз доброе наше руководство выгнало оттуда торгующих кавказцев-перекупщиков, и место приезжих начал медленно, но верно занимать коренной народ, наконец-то поверивший, что вся эта так называемая «демократия» всерьез и надолго. Огурчики, помидорчики, молочишко, творожок, сметанка, лучок, укропчик… Теперь-то уж никто и не помнит, но даже злодеи-большевики, узурпировавшие страну в течение семидесяти трех лет с 25 октября 1917 года по 20 августа 1991-го включительно, разрешали той категории своих рабов социализма, что именовалась «труженики сельского хозяйства», реализовывать на рынках собственные излишки. Поэтому у кого был такой излишек, тот его немедленно и вез на базар еще при коммунистах. Которые, как это выяснилось в дальнейшем, на этом именно и погорели, что частная собственность была, есть и будет выше всяких идей даже в России».
– Был бы у меня излишек, я бы тоже его продавал, – вдруг брякнул Хабаров, но, увлеченный собственным рассказом, Гдов его не услышал. Между прочим, Хабаров справлялся с устрицами не хуже Гдова. Не зря парень в цивилизованной Эстонии жил, где приватизировал вместе с эстонскими