подобных, исполняющих свою конкретную функцию.
Плавильный участок – фундамент, по словам Антонины, всего производственного цеха – бетонным катком расположился на отметке «четыре с половиной». Участок вмещал в себя рудовосстановительные печи и не только печи: маленькие слесарные каморки, комнатушки электриков, какие-то другие неподписанные комнатки глазели на меня темными дверными проемами. На этой же отметке располагалось и помещение для сменно-встречных собраний. Только оно находилось подальше от печей – у входа в цех, поэтому невыносимая жара не сразу падала на каску, а постепенно заползала под нее как змея, давящая своими объятьями.
Рудовосстановительная печь походила на огромную походную кастрюлю, подвешенную над пылающим костром. Даже не кастрюлю, а полностью железный, мощный, орущий и ужасающий казан размером с огнеметный танк. Картинка с телевизионного экрана ожила – Т-34 полыхал мне навстречу.
Весь этот казан пожирало бурлящее яркими слепящими всплесками пламя. Оно кипело, бесновалось и буйствовало. Оно как будто хотело вырваться в открытые створки казана и схватить кого-нибудь своим горящим красным крылом с черными прожилками. Чтобы обязательно сожрать. Чтобы насытить свою беспощадную голодную утробу.
Вибрация Т-34 ощутимо давила на пятки. Казан пел, постукивал, пританцовывал. Он как будто все понимал и надувался от возбужденного понимания своей силы. Это была печь закрытого типа номер двадцать пять.
В этом же цехе находились печи другого типа – открытого. Открытая печь номер двадцать восемь представляла собой подобие карусели на трех столпах-основаниях. Без створок, без кастрюльной основы. Ее пылающее нутро игриво резвилось в цеховом пространстве. На зонтообразном своде печи висели цепи. Висели именно так, как на карусели в парке отдыха. Между этими цепями ездила машина, которая в определенный момент выкидывала в печь дозу материала – кормила печь – и ехала дальше. Эта машина походила на гусеничный трактор. В одноместной кабинке сидел плавильщик – он управлял машиной. И пока машина ездила – пламя открытой печи светило спокойно, тепло и сдержанно. Даже согревало. Но стоило машине перестать выкидывать в печь специальную лопату, похожую на ногу футболиста, до краев наполненную шихтой, которой она кормилась, – печь сразу протестовала. Она разъяренно начинала выплескивать из нутра бледный стального цвета шар, искрящийся скрипучим металлическим скрежетом, и раскидывать свое пламя и бледные шары повсюду. И если бы в этот момент свод печи был подвержен вращению, а катающаяся машина прикреплялась к цепям, то именно с этого сооружения легко срисовывалась адская карусель для любого первоклассного фильма ужасов.
Антонина неспроста назвала эту отметку фундаментом всего цеха. Здесь же находились пульты управления печью – крепкие цементные будки с двумя большими окнами, разделенные дверным проемом. Один пульт размещал внутри себя два монитора управления печью – обычные сенсорные компьютерные экраны. За монитором сидел плавильщик – бригадир печи, который являлся ответственным за весь процесс