на меня злобную тираду, как будто долго-долго репетировала, готовилась, а на сцену ее просто выпихнули и тем самым застали врасплох.
– А что за воротами, Тоня? – Я, оторопев от неожиданной резкости, схватилась за спинку стоящего впереди стула.
– Да иди ты! Вы все сначала такие. Умные, – Антонина отвернулась от меня, достала из кармана леденец и, развернув его, закинула себе в рот. – Конфетку будешь?
***
Дверь со страшным грохотом распахнулась, и в помещение влетел мужчина в белой каске и сожженной сбоку фуфайке. В правой руке у него была пачка зашарпанных журналов. Он показался мне молодым, стремительным и резким. Журналы он раздраженно отбросил на стол, фуфайку рывком повесил на вешалку, которую прибили прямо рядом с доской. Белая каска, по-видимому, была его гордостью, потому что он бережно ее снял, аккуратно сдул пылинки и повесил на фуфайку. С его головы на нас смотрел еж, всклокоченный и давно не стриженный.
– О, Тонька, ты здесь уже? Что приперлась-то рань такую? Дробилка стоит первая, знаешь? Была уже там? – все той же правой рукой он, как мог, попытался пригладить свой ежик.
Тонька зевнула.
– Не приперлась, Сергунчик, а соизволила явиться, блядь! Нет, не знаю еще ничего. Дай-ка сменный журнальчик, почитаю хоть, что там пишут. Вон, вишь? – Антонина кивком головы показала в мою сторону. – С дозировщицей твоей новой вожусь. Она даже не знала, как в цех войти. Понаберут белошвеек, блядь!
– На, почитай-ка! – он разворошил кипу журналов и, найдя нужный, в синем переплете, протянул его женщине.
– Как зовут? На какую?
То, что вопрос адресован мне, было понятно, потому что как зовут бригадира шихтового отделения, мужчина знал – он обращался к ней по имени. В помещении присутствовали мы с Тоней, он и рамки. Однако у меня возникло ощущение, что мужчина обращается к журналу в коричневой обложке, потому, что задавая свой вопрос, он внимательно склонился над его содержанием, а в мою сторону даже ни разу не взглянул.
– Надя. Не знаю.
– Останешься после пятиминутки, Наа…
От удара входная дверь помещения чуть не слетела с петель. На этот раз в нее хлынула перемешенная ватага в оранжевых касках. Вместе с ней в помещение ворвался смачный мат и грубый хохот. Воздух покачнулся от резкого смешения запахов пота, грязи и грубости.
– Здорово, Сергей Сергеевич, что там с последним анализом? Печь видел? Опять этот упырь угандошил все!
– Отпуск что мне не подписал? Что волоебствуешь?
– Отгул обещал на завтра… И?
Вопросы, один за другим, сыпались на голову Сергея Сергеевича.
– Машину-то поправил?
Его ежик уже лоснился от раздражения, но он, сохраняя мнимое спокойствие, все-таки пытался отвечать на вопросы, улыбаться женщинам, пожимать все протянутые руки и прочитывать все раскрытые журналы. Штук пять.
– Да некогда пока. Пока ездит – там видно будет.
– Видел!
– Обещал – значит подпишу! В течение смены подойди, разберемся.
– Смотри!