У вас есть вакансия. Я комиссию уже прошла утром. К чему эти ваши вопросы? Вам же звонила сотрудница?
Начальник цеха хлопнул ладонью по столу – я не шевельнулась даже. Мое растущее возмущение сковало все инстинкты.
– А к тому вопросы, что мне работники нужны, а не фифы наряженные, блядь! Ты хоть понимаешь, что это производство, блядь?! Что это в первую очередь тяжелый физический труд? А вы приходите на три дня и все… сдулись нахер! И снова заново! С посменным графиком ознакомлена? В цех заходила?
– Нет, – я закусила губу.
– Вот и не заходи. Иди отсюда, говорю! В магазин иди!
Я посмотрела на Семена, стоявшего у окна. Он смотрел на портрет президента, висевший за спиной Владимира Петровича, и старался казаться глухим и немым в эту минуту.
– Мое заявление, – Твердой рукой я подвинула свое заявление начальнику цеха и встала со стула. – Вы не подписали мое заявление. Подпишете?
– Тьфу, бля!? Настырная какая! – Владимир Петрович сплюнул в сторону. – Давай! Вниз, к Свете зайди!
Бегом спускаясь с крыльца, я споткнулась и, упав, больно ударилась коленкой.
***
– Вставай!
– Папа, но мне так больно! Смотри! Кровь! – Я закусила губу и, собрав во взгляде все смирение, на которое только была способна, ждала от отца утешительных слов, дрожащим пальцем указывая ему на маленькую рану на коленке и дыру в комбинезоне.
– Мне тоже больно! – Папа подал руку.
Я забыла о том, что только что хотела разрыдаться.
– А тебе почему?
Отец нагнулся и отряхнул мою коленку. Его левая рука была короче правой на десять сантиметров. Когда-то в шальной молодости он сам себе прострелил руку из ружья. Пьяный. Хотел свою первую жену застрелить. Не вышло. Наверное, поэтому его руки были всегда прикрыты рубашкой. И еще он никогда не стаптывал обувь.
– Надя! Мы только вчера купили тебе этот комбинезон. Он дорогой! Я рассчитывал, что ты хотя бы месяца три его проносишь. На другой-то денег нет пока, – папа улыбнулся. – Но я же не ругаю тебя за неаккуратность и вечную спешку. А надо бы!
Папа встал и взял меня на руки. Он знал, что я любила быть на его высоте.
– И вот что еще что, Надежда! Падать – это да, больно! Иногда сильно! Иногда нет! Но запомни, обезьянка: если даже и случилось упасть, то подниматься все равно надо. Через боль, если больно. И не ждать, что кто-то придет и протянет руку помощи! Надо самой вставать! Всегда! – папа улыбался. – Пошли к нашему дракону. Может она какую заплатку на штанину пришпандорит.
Я вытирала сопли о папино плечо.
– А лучше бы нам порезать этот комбинезон на сопливчики!
– Какие еще сопливчики? – Еще всхлипывая, я уже смеялась во весь рот.
– Самые обычные! Платочки для соплей! – Папа скорчил плаксивую гримасу. – Я чувствую, что именно их, соплей-то, ты много еще в своей жизни на кулак намотаешь!
***
Вниз, к Светлане Викторовне мне не пришлось спускаться. Она вместе с бородатым старичком в фуфайке стояла на двухступенчатом крыльце хозяйственной кладовой.
– Ну