проходящих мимо рассеянно поднимает на меня глаза, но большинство, кажется, едва ли замечает, что я стою тут и выкрикиваю имя своей дочери. Делаю несколько шагов по идущему слева переулку, пересекаю его, бегу назад и заскакиваю в переулок справа, перехожу небольшой перекресток, снова кричу: – Вилья! – Думаю, что, наверное, пропустил ее, она прошла как-то в обход, бросаюсь назад, но двигаться в одном направлении с толпой получается гораздо медленнее, когда бежишь в другую сторону, прокладываешь собственный путь, а теперь мне приходится толкаться, занимать чье-то место, с силой протискиваться мимо чужих коленей, локтей, плеч обратно на перрон, я ныряю в просвет – воздушный коридор, который образовался по одну его сторону, когда вся толпа хлынула к поезду, я несусь назад, опять мимо той же пары.
– Привет, Дидрик, узнаёшь меня?
Вот уже и Карола, она держит Бекку, в руке телефон.
– Она не отвечает, ты ее видел?
Я, задыхаясь, трясу головой, она пропала, она пропала.
– Дидрик!
Опять тот мужик, сумка тяжелым грузом висит у него в руке, за ним стоит женщина с коляской и ребенком, который, кажется, поутих, маленькое личико все еще красное от крика, у женщины заплаканные глаза, на мужчине заношенная футболка с Брюсом Спрингстином и американским флагом, красный и синий цвета после многих стирок превратились в розовый и серый.
– Дидрик, это я, Эмиль. – Он приветливо улыбается и протягивает свободную руку – ладонь широкая, рукопожатие жилистое, сильное: – Двоюродный брат Вильяма. Мы же виделись на свадьбе.
Свадьба Вилли? Это же года три прошло, если не все пять. Двоюродный брат, который организовал мальчишник чуть раньше тем летом, чудесно все устроил в даларнском лесу в летнем домике на берегу маленького озерца, с сауной, виски на рассвете, никаких стриптизерш и блевательных ведерок, как в былые времена, когда всем было под тридцатник; в тот раз было просто уютно, зрело, атмосферно; славный парень, вроде как директор школы где-то в тех краях, Вилли надрался и дразнил его директор-директорум, и это было так по-детски, но в то же время забавно, мы сидели кружком вокруг костра и жарили на огне целого кабана, пировали, как первобытные люди, окунали куски мяса в большие пластиковые контейнеры с беарнским соусом[38] и ели руками, а директор-директорум со своим двоюродным братом только ржали без остановки, хватались за гитару («доставай-ка плектр, директорум-директор») и играли старые песни Боба Дилана, «Роллинг Стоунз» и U2, мы пели, пока бутылка переходила по кругу вокруг костра; «мертвые белые мужчины», – сказала про нас Карола, скорчив рожицу, когда в воскресенье я вернулся домой и курил, воняя перегаром; «мертвые белые мужчины», а потом он был ведущим на празднике, и я помню, что он ей понравился – на следующий день, пока ехали на машине домой, мы сошлись на том, что он славный, с ним весело, держался он непринужденно, при этом не слишком акцентировал на себе внимание, из тех, кто «притягивает людей, такой олдскульный милый парень, – сказала Карола, – уж и не веришь, что такие вообще бывают на свете».
– О, привет, Эмиль! Как