я в четвёртый раз прошу поставить мне пластинку «Денискины рассказы». Маму это злит и мешает смотреть «В мире животных». Я с сожалением кладу пластинку на место и заматываю пупсику Олесе голову платком. У неё болит ухо. Я беру настоящий стеклянный шприц без иголки с циферками на боку, набираю из баночки
воду, смешанную с краской, и делаю пупсу укол в ухо, вода стекает мне на руки, я кладу Олесе на голову кусочек ваты, заматываю платком-лоскутком. Вата промокает и по платку расплывается грязно серое пятно. Олеся выглядит больной и жалкой. Этот шприц я нашла во дворе. Им когда-то делали настоящие уколы. А потом мы с Римкой и Славкой, закрывшись в большом коридоре и выключив свет, делали друг другу этим шприцом уколы через колготки. В дверь ломилась противная Оксанка и ревела, что мы не пускаем её в игру. А потом нас отругала тётя Люда – Оксанкина мама, которая из-за нас не могла пройти в кладовку за компотом. Я мечтаю найти шприц-пистолет, похожий на тот, из которого нас делали прививки в садике. Удивительная штука. Помню своё ощущение, когда нас на тихом часе в трусах и майках выстроили в ряд, и пришла медсестра с таким чудо-шприцом. Никто не закричал, но я знаю, что все были уверены, что нам сейчас что-нибудь отстрелят. Я слышу, как за стеной стонет Римка, наверное, ей тоже делают укол. Днём Мама принесла из аптеки две пачки белых аскорбинок, завёрнутых по нескольку штук в бумажку, как конфетки. Дала мне одну таблетку. Я хочу ещё, но детям дают по одной в день. Я открываю холодильник и вижу вкусные витаминки сбоку на дверце. Стою и размышляю, заметит ли мама, если я возьму ещё одну. Я уже так делала, когда незадолго до восьмого марта случайно обнаружила в холодильнике за кастрюлями бумажный пакет конфет в синих, с медвежатами, обёртках. Мама не замечала, как я вытаскиваю их по одной или по две штучки. Когда я поняла, что могу не удержаться и съесть всё, а мама, скорее всего, о конфетах просто забыла, я спросила её, будто бы невзначай:
– А что это за конфеты у нас в холодильнике?
И она ответила, что это тётины Ленины конфеты. Я удивилась, что делают конфеты Славкиной мамы в нашем холодильнике, но таскать чужое совесть мне не позволила. А на восьмое марта мы с мамой за день вдвоём съели все оставшиеся «тётины Ленины» конфеты. Тогда я поняла, что взрослые тоже обманывают.
Вечером мама поставила мне банки на спину, и я долго-предолго лежу на животе, обмениваясь взглядом с Моной Лизой. Справа от меня за стеной, чтобы не стать двоечницей во время болезни, Римка громко и с плачем учит алфавит. Слева надрывно ревёт Оксанка. Когда же это мучение закончится? Я так хочу поиграть в коридоре, повыжигать человечков Славкиным выжигателем, наделать мыльных пузырей в умывальнике, и попускать их с балкона. А мама, вместо этого, засыпает горчицы в связанные Нянькой носки, и надевает мне на ноги. А потом несёт мне горячее молоко с мёдом. Я терпеть не могу городское горячее молоко. Я представляю его вкус и чувствую, что меня сейчас вырвет. Я плачу и говорю об этом маме. По обе стороны от меня в один голос ревут мои друзья. Видимо их тоже усердно лечат. Мама не