и ледяным тоном произнес:
– Полагаю, ты сочтешь это несколько неэтичным. Но воздействие на тебя требует максимального владения даром, так что это был единственный способ довольно быстро вытянуть чары всех студентов инспираторов в академии. Надеюсь, ты сочтешь мои доводы разумными, раз уж речь идет о сохранении моей жизни и…
Мою ладонь обожгло болью, а в спальне раздался хлесткий звук пощечины.
– Асьен! – ярость кронпринца вернулась тотчас же.
Не дожидаясь продолжения, я вскочила с постели, и выбежала из спальни кронпринца.
Руки дрожали, подбородок тоже, глаза наполнялись слезами, а истерики не случилось лишь потому, что… я испытывала и худшее. Но все же… Да, неэтично, он прав в этом, никто не спорит, но если учесть, что речь идет о выживании всей его семьи… Зачем он так со мной?! Почему нельзя было просто оставить меня в Суассоне, у меня ведь теперь нет никакой магии, я пустышка! За что?!
– Асьен, – раздалось за дверью, – тапочки и халат я оставляю здесь. Вернусь через час, повреждение энергетических жил займет время. И… мне жаль.
Подавив судорожное рыдание, тихо ответила:
– Вы лжете.
Усмешка и тихое:
– Подобное более не повторится.
Пауза, а затем ироничное:
– Вы можете начинать мною гордиться, Асьен, как видите, я превосходный ученик и уже научился давать обещания, которые не собираюсь исполнять.
Что ж, мстить Надежда Империи умел!
– Мои овации, – холодно ответила ему, и ушла в ванную комнату.
***
Сидя в остывающей воде, и бессильно держа мочалку, которой уже натерла кожу докрасна, я сидела и думала, что когда-то точно так же я пыталась смыть с себя прикосновения Эльтериана. Даже искренне веря в его любовь, я никогда не могла принять того, что происходило между нами в спальне. После этого мне всегда хотелось вымыться, и я так наивно полагала, что это возможно. Лишь несколько лет спустя, я узнала, насколько аномальными были пристрастия прекрасного принца Аларкада, так демонстративно любившего свое самое лучшее произведение магического искусства.
И вот это снова я. И мои руки с тонкими запястьями, на которых отпечатались следы сильных пальцев мужчины, и губы, горящие от поцелуев, и ощущение собственного бессилия… Единственное, что изменилось – я не ощущала отвращения. Гнев, ярость, бессильную ярость, нарастающую ярость, которой уже было не важно, что она бессильная, но ни в момент поцелуя, ни сейчас, мне не было противно. А возбуждение, боюсь, я испытала впервые в жизни. И в результате, я злилась на себя в основном.
Впрочем, не только на себя.
***
В семь возвратился Каенар, постучался в дверь моей спальни, видимо заметив, что я так и не забрала свои вещи, но настаивать не стал.
В восемь подали завтрак, однако аппетита у меня не было, и захватив свою чашку с чаем, я ушла в свою комнату, под напряженным взглядом кронпринца и непонимающим взором сэра Матиуша, который уже мог вставать с постели, поэтому явился