наконец возвращается.
– Никого, – шепчет он, косясь в сторону чавканья с другого конца кабинета. – Но будь осторожна, пока спускаешься к себе. Не хотелось бы, чтобы ты повстречалась с Призраком Оперы. – Он улыбается, но морщинки вокруг глаз выдают подозрение.
Я киваю, сглатываю и выхожу в коридор. Замираю, оглядываюсь.
– Этого хватит? Мне можно наружу с тобой?
Сирил улыбается и медленным нежным жестом убирает мне за ухо выбившиеся локоны.
– Мы попробуем еще раз или два. И еще нужно будет проработать детали, прежде чем говорить наверняка, но… – он ласково тянет меня за кудряшку, – мне кажется, все получится.
Воздух рвется из груди, грудь будто вот-вот взорвется стаей бабочек.
– Спасибо, – шепчу я.
Он склоняется, чтобы запечатлеть на моей макушке поцелуй.
– Доброй ночи, Иззи.
Дверь клацает, закрываясь за спиной. Я опираюсь на нее и долго стою, глубоко дыша и дожидаясь, пока колени перестанут трястись от истощения, а сердце замедлит суматошный стук, а потом отправляюсь во тьму.
Шагая в склеп, я напоминаю себе, что следует вглядываться в каждую статую, в каждую тень и подсвечник, ища любой намек на движение. Но перспектива выйти наружу из театра – она так будоражит, что я чуть не забываю предупреждение Сирила быть осторожной.
Но я в любом случае ничего не замечаю. Может, лишь задребезжал дверной ручкой вольный сквозняк.
Волнение утихает, когда я пролезаю через зеркало в катакомбы. Шаг замедляется, пульс возвращается в норму, и что-то начинает шевелиться в прахе, который остался в груди после ревущего огня моего дара.
Я внедрила в разум Амаду новый образ, которого там раньше не было. Такой живой и настоящий образ, что мальчик с воплями побежал прятаться под столом. И пусть я все еще чувствую вину за слезы ребенка, эта рябь в пепле наполняет меня тихим удовлетворением.
В голове звучат слова Сирила: «Ты гораздо могущественнее, чем думаешь».
Я чувствую свое могущество. Я цельная. Настоящая. Сегодня я не пряталась за статуей, пялясь вниз на ненавидящие меня людские толпы. Сегодня я была могущественна, как и сказал Сирил.
Пока я неспешно бреду в склеп, чтобы подготовиться к уроку с Эмериком, пепел в груди вновь возгорается небольшим искрящим огоньком, который растет и растет, пока с губ не срывается тихий смешок.
Хотя бы раз я не позволила обществу запереть меня. Хотя бы раз была больше, чем призрак из-за кулис. Даже больше, чем исполнители.
Я была режиссером, маэстро, творцом.
Так вот как это – влиять на других. Управлять, а не жаться в тени.
Мне весьма нравится.
Глава 8
Всю дорогу от вестибюля до склепа Эмерик безостановочно болтает. Рассуждает о статуях, мимо которых мы идем, – победит он их в борьбе или нет? Тыкает пальцем в самые нелепые костюмы в подвале и спрашивает, примеряла ли их я, даже ухитряется натянуть на себя кудрявый парик. Наконец, пока мы идем по катакомбам, он пялится в глазницы черепам – пытается переглядеть их и заставить моргнуть первыми.
Когда