разведгрупп, ягт-команд, егерей, отрядов норвежского сопротивления, пополняемых советскими военнопленными, бежавшими их концентрационных лагерей не утихала ни на день, и не утратила ни напряжения, ни ожесточённости. Задание, полученное «С» -66-й, лишнее тому подтверждение, крошечный боевой эпизод в затянувшемся противостоянии миллионов людей.
Этим догадки подводника и ограничивались. Впрочем, ему своих забот хватало: на морских коммуникациях продолжали действовать эсминцы, подводные лодки и катера-охотники противника, самолёты разведчики и ударные бомбардировщики; минные банки тралить начнут ещё не скоро и натолкнуться на противолодочную сеть можно было с той же долей вероятности, что и в 1942 году. От его личной выдержки, знаний, силы, воли и решений зависят сорок шесть жизней и боевой корабль. И всё же беспокоили его не эти привычные опасности и ответственность. В этом Кедрин отдавал себе совершенный отчёт. Ему не нравились пустынные берега крохотного фьорда, на берегах которого не было ничего, как не было ничего и поблизости. Ему не нравилась разношёрстная – с бору по сосенке, – разведгруппа, в которой на флотских разведчиков походили лишь шестеро, остальные же вызывали острое чувство опасности, как тройка эсминцев, бороздящая холодные волны над головой, нащупывая лодку хлёсткими ударами гидрофонов. Но то, что они были здесь, на борту, а сама 66-я лежала на донных скалах в ожидании темноты и высадки странной группы в неизвестность, само задание – всё говорило о том, что есть что-то важное на этих пустынных и холодных берегах, что-то важнее их жизней, важнее их корабля и об этом важном ни Кедрину, ни его подчинённым знать не надо.
– Акустик – центральному…
Пост Тихановича, чуть дальше по центральному проходу с правого борта. Его глуховатый голос доносится до Кедрина без особых помех, проводов и электрических импульсов в мембранах переговорных устройств – телефонная связь центрального поста с отсеками тоже есть, правда, только тремя. Акустик, кажется озадаченным…
– В чём дело, главстаршина?
Акустик повернул к командиру напряжённое лицо, взгляд его блуждал, наконец сфокусировался на Кедрине. Тиханович сдвинул амбушюр за левое ухо.
– Не могу понять, товарищ капитан, я подобного никогда не слышал…
– Охотники? Транспорт?..
– Это не шум винтов, командир, я…
Главстаршина сдёрнул наушники с головы, намокшие от пота волосы прилипли к виску.
– Послушайте сами…
Кедрин прижал горячий каучук к уху, прикрыл глаза и… ничего не услышал. Точнее услышал обычные шорохи, треск и шелест, с которыми придонные волны разбивались о береговые скалы, шипение пузырьков воздуха в пенных гребнях, гонимой ветром, зыби, скрежет «эски» о дно, когда её вдруг качало, толкая в в скулу плотным валиком придонного течения…
– Ничего