удивления, ни паузы. Принял молча, надел, словно сотню вахт отстоял на посту, амбушюры большими пальцами поправил, взгляд провалился внутрь, а там – метёт, ох и метёт, и ничего в этой круговерти рассмотреть нельзя: не затем ли здесь его группа? Узнал?
Ждал Кедрин напрасно, выдержка у разведчика – только позавидовать. В камнях Нордхейма, как родной встанет, с наледью. Так же молча он вернул акустику наушники, глянул близко, холодно…
– Нет, – сказал, – Не стоит…
***
Подмосковье, учебно-тренировочный лагерь 1-й школы ГУКР «СМЕРШ», 20 апреля 1945 г. 01:45
Хуже всего были ночи: долгие, бессонные, заполненные лунным светом, тоскливыми мыслями, скрипами панцирных сеток, зубовным скрежетом и глухими стонами соседей по койкам. Кто-то уходил от засады, кто-то прорывался через линию фронта; кто-то сходился в рукопашной. Не отпускало ребят…
На занятиях Горстин трудил себя до изнеможения. К вечеру тело наливалось дровяной, ноющей тяжестью. В кровать Архип валился, словно чурбан, но сон долго не шёл. Сердце никак не желало мириться с тем, что Лизы больше нет. Что её, исхудавшую, с тонкой до восковой прозрачности кожей, почти невесомую от голода завернули в синюю милицейскую шинель – с начала блокады, чтобы получать дополнительный паёк, она служила в милиции, – и похоронили в общей могиле на Пискарёвке. Привезли на заиндевелой полуторке в промёрзшем насквозь кузове, в штабеле окоченелых тел, а может быть, на обычных санях, и уложили в другой штабель, но уже в яме – огромной, почти бездонной пасти смерти.
Здесь, на Большой Земле, он думал об этом часто. Вспоминал лицо жены: живое, подвижное, с лукавой усмешкой, спрятанной в уголках глаз, пока его не настигло ясное понимание, что он вспоминает не живую Лизу, а её довоенную фотографию, сохранившуюся среди его личных вещей и документов. Никакой другой он её не помнит, только смутные образы с размытыми чертами. Не помнит её голос, походку, прикосновения. Не помнит, как она любила его, торопливо, смущаясь, в полной темноте… Слишком мало они были вместе. Два года до войны. Семьсот тридцать дней и ночей, из которых большую часть он, агент Ленинградского уголовного розыска, провёл на работе. Всякий раз, стоило только задуматься об этом, его охватывал жгучий стыд, словно он предал её. Или память о ней?..
Забывался Горстин на заданиях. Точнее, просто не позволял себе отвлекаться ни на что кроме цели. Да и времени не было. За год, прошедший со дня перевода в 4-й отдел СМЕРШ, Архип принял участие в шести зафронтовых операциях. В двух – командовал группами. Захват агентурной картотеки Абвера в аусенштелле Ревал в Прибалтике; поиск, обнаружение и ликвидация полевых лагерей разведывательных школ Абвера и СД; захват и переправка в Центр офицеров преподавательского состава, ликвидации. Потом ещё, и ещё…
Получил капитана, неоднократно награждён орденами и медалями. Он терял людей, дважды был легко ранен, но всегда возвращался