чистой широкой полке рулон простой ткани. Разглядывая каменные пряники, я вспомнил, что газеты писали о бедственном положении сел в части продуктов, и подумал, что вряд ли мой лодочник рад лишнему рту. Жили тут небогато. Продналог, первые годы перестройки на селе давались крайне нелегко. Положение села выражалось, пожалуй, частушкой:
Ленин Троцкому сказал —
Давай поедем на базар,
Купим лошадь карюю,
Накормим пролетарию.
Дом, где меня поселили, был двухэтажным, окруженным резным балкончиком. Второй этаж деревянный, нижний – каменный, что называется «на низах», спасение от воды в разлив. Я постучал в окно, обошел крыльцо. Позади него стояла узкая старая лодка. Лежали мотки веревок и сети, наброшенные на вросший в землю, опрокинутый истукан – каменный идол, выглаженный временем и степным ветром.
– Почистись, земли натащишь.
Со спины подошел хозяин, лодочник.
– Как величать-то тебя?
– Егором.
– Данила, – он протянул руку. – Волковы мы.
Он облокотился о столбик тына, поудобнее устроил ногу с пустой штаниной. Я взял железный скребок, занялся ботинками. Кивнул на идола, вокруг которого без почтения рылись пестрые куры.
– Откуда он у вас? – Такие божки изредка встречались в степи, торча на курганах как часовые.
– Еще при старой власти, лет тому десять сосед пахал. – Лодочник скрутил самокрутку, настроился на разговор. – Недалече курган низкий, совсем старый. Под него не лезем, а рядом что же? Ну и зацепило плугом камень, лемех согнуло. Я пошел посмотреть. Торчит эта каменная баба, – он ткнул в истукана пальцем, расшугав кур.
В абрисе фигуры идола с трудом, но угадывались женские черты.
Данила пошарил по карманам, вытащил спички.
– Сосед и говорит: здесь клад должен быть! Стали мы копать напеременку. Две статуи вытащили ищо. А на дне ямы вроде как горшок. С него земля посыпалася, а снизу камешки. Мы эти камешки к кузнецу, он один в горн сунул – ничего! Не смог растопить. Он и кувалдой по нему. Ничего не берет. – Данила рассказывал со вкусом, забыв про самокрутку, делая паузы и взмахи рукой для остроты рассказа. Видно, пересказывал случай не в первый раз.
– Кузнец, конечно, разное, мол, клад этот – заговоренный! А я говорю, раз боишься, то к попу отнесем. Он молебен отслужит, и будут из камушков деньги.
– И что же?
– А, – он досадливо махнул рукой, – тогда другой поп служил. Забрал и гор-шок, и камушки. Да и отдал уряднику, а тот их послал в Ростов. Так и ушел клад. Двенадцать фунтов весил! А каменных баб мы себе взяли.
– Не опасаешься? Все-таки древний идол? – Я перешел на ты, невольно подделавшись под его лад.
– Баба, она и есть баба, чего ее бояться. Сосед мой опосля с глузду съихал[21]. Все копал, клад искал с другими бугровщиками, да без толку.
– Кто это – бугровщики?
– Которые клады копают. Бывает, и в курганы лезут, я так-то думаю, там самое золото и серебро.
– А