что если тело успели подготовить для похорон, то уничтожили все улики, которые еще можно было бы найти. – Как же вы проглядели?
Тот так опешил, что начал оправдываться:
– Это ж такой народ! Категорически любого выпада, подлянки можно ждать! – Он остановился, развел руками.
Фельдшер пыхтел, багровея от быстрого шага. Выговорил, задыхаясь:
– Больница не острог, охраны там нету!
Турщ, с досады далеко сплюнув, шагнул, чтобы не попасть себе на начищенные сапоги.
– Нужно задержать погребение, – сказал я. – Либо успеем, либо придется эксгумировать.
– Выкапывать, значит… Растерзают. Зашумят! Идите к пристани, я нагоню, только возьму подмогу. – Турщ ушел, широко шагая.
Солоноватый ветер посвистывает, подталкивает на волнах, заносит в лодку дождь пополам с речной водой.
– Любашу у нас все знали. С семьей она в контрах. Вообще у казаков бабы – ух, боевые, по хатам не сидят. А Любка и вовсе… в городе училась, опять же курсы политграмоты. – Молодой милиционер (из округа, его разыскал и взял с нами Турщ) гребет с усилием, но продолжает болтать. Отмахнулся от моего предложения сесть на весла, сказав, что знает все протоки здесь и так пройдем быстрее. Ориентируется как птица, чутьем – за камышами проток не рассмотреть. Дождь мелкий, морось лепит волосы к лицу.
– Из города она на машине с почтой добиралась? Я говорил с водителем.
– Да, как обычно, на ней! Но колесо увязло, Люба не стала ждать, пока вытащат, вылезла, сказала, пешим ходом быстрее. Верно я говорю, товарищ Турщ? – Милиционер опустил весла, осмотрелся, и мы нырнули в другую протоку.
– При ней были личные вещи кроме материалов для агитации. Где они?
– Узел был. Ну, ищо чемодан. Она его в кабине шофера оставила. Чтоб вроде как подвез ей опосля. И пошла. Чемодан мать забрала.
Он греб некоторое время молча, всматриваясь в лабиринт камыша.
– Когда ночевать не пришла, мы весь вечер в хаты стучали. Нам сподмогли берег осмотреть. Но видели ее, нет – не доспрашиваешься: молчат, ироды. Товарищ Турщ вам расскажет, какие тут творятся дела. С властью Советов не хотят сотрудничать!
– Если хватились быстро, значит, она нечасто возвращалась поздно?
– Значица так, раз всполошились. Но я, товарищ, считаю, немцы это. В кузове ж мужик с девкой были, из этих! Ихали с города.
– Предубеждение, – буркнул Турщ. – Случись что, местные винят сектантов или немецких колонистов. Хотя в обычное время рядом живут вполне мирно.
– Вон, уж видно – церква, – милиционер проглотил протест, направил усилие к берегу.
– Заупокойная кончилась, не успели мы, – сказал фельдшер.
Церковь – кирпичная, пустая, темные купола. Кладбище в стороне. Гранитные памятники со скорбящими ангелами. Заросшее мхом, выбитое в камне посвящение попечителю храма, имя не разобрать. Деревянные кресты частоколом.
– Заложные покойники, – бросил милиционер на ходу, – старое чумное кладбище. А нам… вона, смотрите!
Толпа у ямы невелика – черные