Сквозь предсмертный скрип дерева Маша услышала было что-то другое, но шум дождя и грома заглушал все остальные звуки. Желая прижаться плотнее к дочке, чтобы хоть как-то её согреть, Маша повела ладонью рядом с собой. Ладонь наткнулась на пустоту – лишь вмятина от небольшого тела, которое ещё хранило его тепло. Машу подкинуло со своего места как из катапульты. С белыми от страха глазами она, озираясь вокруг, выкрикнула имя дочки. Кругом застыла липкая темнота, пропитанная влагой, грохотом и страхом. Опираясь о стену, Маша, торопливо переставляя негнущиеся ноги, не переставала звать Таню.
Темноту прорезала ослепительная вспышка, на миг осветив всё белым светом. Чёрно-белым кадром в дверном проёме застыла Таня, она была совсем голая и смотрела на Машу чёрной бездной чужих глаз. Маша, оторвавшись от стены, рванулась к дочери, которая уже пропала в темноте. Грохот, снова вспышка. Маша выпала из дверей, растянувшись на раскисшей земле. Тело придавило к земле тоннами воды, обрушившейся на её плечи. Молнии, не переставая, прорезали воздух огненными стволами, раскидывавшими над головой свои ослепительные ветви. Ткань неба разрывалась с оглушительным треском, переходившим в грохот, от которого закладывало уши. На миг стало светло как днём, и в этом нереальном свете Маша снова увидела Таню. Та стояла, замерев, с вытянутыми вверх руками, а вокруг неё бесновался настоящий огненный смерч. Молнии били в маленькое тело, не прекращая, но почему-то не причиняя малышке вреда. Маша, пересилив себя, встав на колени, затем поднявшись на ноги, сделала несколько шагов в сторону стоящей в столбе небесного огня Тани. Однако сильнейший порыв ветра опрокинув её навзничь и, протащив по грязи, затолкал в темноту сарая. От отчаянного крика у Маши вздулись на шее вены и жилы, вот-вот готовые лопнуть от сковавшего их напряжения. Однако её голос тонул в море творящегося вокруг хаоса. Перекрывая голоса разбушевавшейся природы, сарай, издав предсмертный стон, завалился ещё больше набок. Ветер и дождь, почувствовавшие близкую победу, начали с яростью отдирать куски стен и кровли, швыряя их в темноту. Маша, ползшая в этот момент к выходу, скорчилась под рухнувшими сверху обломками сорванной, точно скальп, крыши. Стены, как бумажные, вывернулись и разлетелись карточным домиком. Маша, подняв голову, увидела лицо Тани цвета мела, разряды электричества оплетали его, точно змеи голову Медузы-Горгоны. В голове у Маши, подобно молниям вокруг, вспыхивали и гасли мысли: «Она не человек…». «Нет, это моя дочь…» «У неё чужие глаза, у человека не может быть таких глаз…». «Это моя дочь!» Сцепив зубы, она напрягла всё тело, погружая пальцы в холодную жижу, пытаясь преодолеть расстояние, разделяющее от дочери. Синие губы разомкнулись, и Маша услышала каждое слово, что Таня шептала:
– Уходи, ты мне не нужна… отдай и убирайся… – голос у Тани стал бледным, подобно её коже, без тени эмоций, обжигающий мёртвым холодом. – Отдай и умри, ты мясо, мясо для червей.
Маша хотела крикнуть, но ветер затолкал слова обратно в горло. Она плакала, смешивая