было светло как днем. Огромный столб красно-белого пламени устремился далеко в небо, ровный гул от него напоминал шум прибоя на каменистом берегу. Постоянно раздавался треск, похожий на мушкетную стрельбу.
Великолепный отель, одна из самых ярких и заметных особенностей Стрэнда и набережной Темзы, был обречен. Время от времени падающие искры вспыхивали и задевали соседние деревянные конструкции, но все крыши вокруг были покрыты пожарными, которые сразу же тушили огонь. Тонны снега поднимались по пожарным лестницам и с помощью наспех сооруженных канатов, так что постепенно в соседних зданиях стало влажно и холодно. Если бы не это милосердное присутствие снега, южная сторона Стрэнда от Веллингтон-стрит до Чаринг-Кросс могла бы уйти в историю.
Как бы то ни было, если только не произойдет чего-то совершенно непредвиденного, страшная катастрофа была предотвращена. Пожарным еще многое предстояло сделать.
– Давайте вернемся в офис, – сказал Фишер, стиснув зубы. – Я бы продал все свое королевство за глоток горячего бренди. Надеюсь, к следующей метели мы будем более подготовлены. Я полагаю, что в Штатах они бы ничего такого не придумали. А у нас по ту сторону Эдинбурга нет ни одного достойного снегоочистителя.
– Мы ни к чему не готовы, – ворчал Гоф. – Если бы сегодня ночью был ветер, ничто не могло бы спасти Стрэнд. Катастрофа может повториться, более того, до рассвета наверняка случится пожар, полдюжины пожаров. Если бы подул сильный ветер, где бы был Лондон? От одной мысли об этом начинает кружиться голова.
Гоф ничего не сказал. Было слишком холодно даже для того, чтобы думать. Постепенно они вдвоем оттаяли перед камином в офисе. Вошла изможденная сотрудница с кучей листов. Гоф так же неторопливо перебрал их. Его глаза сверкнули.
– Боже мой, – выдохнул он. – Я надеюсь, что это правда. В Нью-Йорке уже второй день идут ливни. Мы должны держать ухо востро – сильные западные ветры с сильным понижением…
В течение следующих двух часов Фишер склонился над своим столом. Комната показалась ему намного теплее. Возможно, дело было в бренди. Он снял дубленку, затем шинель. Вскоре на его лбу появилась маленькая бисеринка влаги. Он немного отошел от огня. Он чувствовал удушье и слабость, ему захотелось на воздух.
Немного сомневаясь в собственном состоянии, он с чувством вины открыл окно. Холодный и свежий воздух оживил его, но это был не тот стальной, отполированный, убийственный воздух последних нескольких дней. Кто-то прошел по снегу внизу и заскользил по нему со специфическим звуком, напоминающим промокшую землю.
Фишер высунул голову из окна. Что-то влажное упало ему на шею. Он почти истерически закричал, зовя Гофа. Гоф тоже оказался без шинели.
– Я решил, что мне померещилось, – неуверенно сказал он.
Фишер ничего не ответил. Напряжение спало, он вздохнул свободно. А снаружи весь белый, безмолвный мир продолжал капать, капать, капать…
Четырехдневная ночь
История лондонского тумана, который на четыре дня превратил дневной свет в темноту.