ему полезны и в нелегальной жизни после войны. В Освенциме находились крупные предприятия военной промышленности такие, как «Deutsches-Aufrustungswerk», «Siemens» и «Krupp», на которых использовался рабский труд заключённых. Когда рабы не выдерживали напряжения, валились с ног, их отправляли в Биркенау, где были установлены пять газовых камер и находились четыре крематория для сжигания трупов.[174] Прах из крематориев сбрасывался в реку, а несгоревшие кости перемалывались и использовались как удобрение. Комендант Освенцима Рудольф Гёсс [Rudolf Hoess] гордился капустой, которую он выращивал… почти как император Диоклетиан. Он жил со своей женой, детьми и собаками в прекрасном доме примерно в пяти километрах от Освенцима, в котором его часто навещал Эйхман, где за бокалом вина они говорили по душам. Гёсс в своих воспоминаниях постоянно ссылался на то, что всё делал согласно приказам Эйхмана, что, по-видимому, не совсем так. Однако, сделав в тюрьме признание, что за время его командования Освенцимом было уничтожено 2,5 миллиона евреев, он не испытывал даже стыда. Хотя и были уничтожены все записи, нет причин не доверять Гёссу и Эйхману. Они-то были информированы о количестве истреблённых людей лучше всех в рейхе. Понятно, что Эйхман был вовлечён в дела всех лагерей смерти и рабочих лагерей, которые он инспектировал. Необходимо подчеркнуть, что он в большей степени был сторонником истребления заключённых, чем использования их как рабочей силы.
Один из выживших, чешский еврей Ян Юдак [Jan Judak] так описывает визит Эйхмана в лагерь:
Я находился в трудовом лагере на границе Моравии и Богемии. Мне тогда было 20 лет, и, к счастью, я был здоров. Нашим комендантом был гауптшарфюрер родом из Вены. В лагере было около 300 мужчин, которые работали на фабрике и были заняты на сельскохозяйственных работах. Однажды комендант созвал нас и сказал, что на следующий день к нам приедет очень важный чиновник и что мы должны привести лагерь в безупречный порядок. Он добавил, что, когда этот человек будет осматривать нас, мы должны быть весёлыми и чистыми; если он задаст нам вопросы, мы должны были отвечать, что с нами обращаются хорошо. Комендант нервничал; очевидно, если этот высокопоставленный посетитель обнаружит что-нибудь не так с лагерем, то он окажется на Восточном фронте.
На следующее утро в десять часов прибыл наш уважаемый гость. Это был Адольф Эйхман. Этому красивому, элегантно одетому офицеру СС в блестящих сапогах было около тридцати шести лет. Нас выстроили в ряд, и он нас осмотрел. Мы стояли по стойке смирно. По какой-то причине Эйхман остановился передо мной и спросил: «Вы отвечаете за свою рабочую группу?» и я ответил: «Да, оберштурмбаннфюрер». – «Сколько мужчин в вашей группе и чем они занимаются?» – «Мы строители, – ответил я. – Нас шестнадцать человек в отряде; пять приносят песок, четыре работают в самом здании, а остальные семь носят кирпичи». Эйхман продолжил: «Сколько из вашей команды сообщают о болезни каждый день?» Я ответил: «Очень редко кто-либо из наших людей сообщает о болезни». Эйхман спросил: «Вы довольны?