роялю. О жене, которую никогда не увидит. О доченьке, похожей на светлого зайчонка. О человеческой любви.
Их души сливались в звучании Шопена, трепетали в его пассажах. Зрители не знали ни того, о чем пел рояль, ни того, о чем рассказывал Пианист. Но почему-то у многих в те минуты защемило внутри.
Аплодировали стоя. Дальше концерт не заладился. Играли отлично, с превосходной техникой, но так, что могли бы и не играть. Пианист ушел сразу после выступления. Не дожидался награждения, это было уже не важно.
Рояль остался. И с тех пор каждый день, умирая под ударами исполнителей, вспоминал своего Пианиста.
Портрет
Кисточка погружается в масло. И начинается магия. Штрих за штрихом оживает небо. Багровый, закатный перетекает в бархатисто-фиолетовый, ночной. Беру маленькую кисточку, присыпаю небеса нежными, чуть золотистыми звездами. Они танцуют, смешавшись с дождем и снежинками (снежинки для кого-то тоже звезды).
Пишу мост между двумя частями города. Между двумя частями жизни.
Пишу себя. Я в черном пальто, взлохмаченные волосы непокорно лезут из-под шапки. Даже немного похожа.
Пишу его. Кисточка испуганно замирает. И как-то сама передвигается чуть выше, на небо. Нужно подправить одну звездочку. Смазалась. Ой-ой, размазалась еще сильнее. Ух ты, красиво! Почему бы не сделать звездопад?
Вода под мостом должна быть темнее неба. Потратила три часа на воду. Устала. Сил нет. Начну писать его лицо сейчас – получится плохо. Не хочу все испортить. Откладываю работу.
Пишу его. Пишу его. Пишу его. Но кисть снова где-то вдалеке. Упоенно выводит лимонный свет фонарей. Блик от фар проезжающей мимо машины.
Все пространство заполнено, кроме… Не на что больше переключиться. Третий раз переписываю небо. Я допишу тебя. Завтра, мой милый, завтра, когда обида отпустит. Завтра, обещаю.
Карандашный контур лица почти стерся. Рядом со мной – белый призрак. Может, если закончу портрет сегодня, мне еще удастся что-то сохранить? Может, все, что происходит в последнее время, забудется, покроется новым слоем краски, как я покрываю ляпы светом от фонарей?
Портрет больше не нужен. Картина стоит в углу, на который я стараюсь лишний раз не смотреть. Фонари сияют в стену.
Шесть месяцев не притрагивалась к краскам.
Вновь непреодолимо тянет к маслу. Хочется начать новое полотно. Что-то внутри болезненно екает. «А ты уверена, что на этот раз сможешь довести работу до конца?» – ехидно шепчет внутренний голос.
Нервно щекочет в груди. Плохой из меня портретист. Напишу лучше фантастический пейзаж или дракона, красивого, сильного, несуществующего.
Я пугливо отвожу взгляд от картины. С несвершившимся поцелуем.
Кицунэ
– Хотел бы я хоть раз в жизни увидеть кицунэ, – мечтательно протянул профессор, глядя на ночной город.
– Кицунэ? – Жена была тут как тут. С двумя бокалами его любимого шампанского в руках. – Знаешь, твой семинар по японской мифологии прошел потрясающе,