мы разговор
абсолютно не про это.
Словно дым, он невесом,
в синих тлеющий просторах,
ни о том и ни о сём —
как невнятный липы шорох.
Скрип ступеней – нервный скрип
(и кого там только носит?).
Тишина. И чей-то крик,
доносящийся из ночи.
Ты в тени исчезнешь той,
что угаснет в час восхода.
Подожди!
Я крикну: «Стой!», —
с опозданием в три года.
* * *
Никогда я не был ещё таким,
но теперь я, кажется, загнан в угол,
если все размолвки – не пустяки,
если мы не в силах простить друг друга.
Впрочем, правит тут лишь один закон —
быстрых расставаний и поздней грусти.
Значит, не грозит нам теперь заход
в эту речку времени с новым руслом.
Значит, в ней никак мне не утонуть,
значит, в ней – теперь уже точно знаю —
только лишь бессонница, только муть,
только лишь безглазица – тьма ночная.
* * *
Февральский день… Как холодно вокруг!
Не отогреть губами зябких рук,
и падают, произнесём едва,
холодными ледышками слова.
Тот зимний день… Ещё далёк апрель.
И женщина не сможет стать добрей.
Ей надоели тысячи забот.
Она сегодня встанет и уйдёт.
Уйдёт совсем. Ей надо жить в тепле.
И не оставит адрес на столе.
Она уедет подышать весной.
Ей будет легче – без меня, одной.
А я останусь. В мартовских снегах,
с улыбкою, замёрзшей на губах,
в квартире, где глядит в окно луна
её глазами. Так же холодна.
* * *
«Ну, скажи хоть слово!»
Ты в ответ, сердясь:
«Коль оборван провод,
пропадает связь».
Виноват, впустили
дни, что так черны.
Как мишени в тире,
мы обречены.
Дулом тёмных улиц
смотрит смертный час.
Кто же эти пули
посылает в нас?
Мы ли? Наши клоны?
Впрочем, цель ясна:
не беречь патроны
для другого сна.
* * *
Может, хватит? Довольно!
Я ветер послал за тобою —
он покажет дорогу.
Ты вовсе ему не чужая.
Вспомни душный июль.
Вспомни частые всхлипы прибоя —
это море, похоже,
предчувствует: я уезжаю.
Может, это приснилось?
Уж очень давно это было.
Сколько лет унеслось,
как беспутная шумная стая?
И ты всё позабыла?
Неужто и вправду забыла?
Неужели, как призрак,
другою, бесплотною стала?
Нет, я в это не верю.
Я право имею на жалость.
Перелётные птицы —
и те свои помнят становья.
Как же быть с этим морем,
которое в память