да с головой перетолковать. Когда второпях да впопыхах, так всё и получается». Он крякнул и направил коня прямо на стрельца. Тот отпрянул, а затем взмахнул бердышом:
– Да я тебя зарублю сейчас! Поворачивай назад! Тоже мне начальник! Явился тут…
Конь фыркнул. Абрамов пригрозил плетью:
– Отворяй избу, зови воеводу! Добром прошу пока!
В это время Сашка нагнулся, поднял с земли увесистый камень и запустил его в окно, затворённое ставенками.
– Да я… Да ты! Что?! – стрелец задыхался от гнева, возмущённый наглостью молодого казака. Грудь коня уткнулась в угреватое лицо стража.
– Поди с дороги прочь, затопчу! – Абрамов вскипел от негодования. – Зови воеводу!
А Сашка швырнул ещё один камушек в ставню и гаркнул по-молодецки:
– Выходи, воевода! Разговор есть, до тебя касающийся.
Стрелец пятился к крыльцу, держа перед собой бердыш:
– Не пущу, костьми лягу.
Иван меж тем подъехал на коне к окну воеводской избы и принялся стучать по ставням рукоятью плетки:
– Вставай, воевода! Что сейчас скажу тебе – сон как рукой снимет!
– Ах, так! Ты его из дверей гонишь, так они в окно прут! – негодующий стрелец бросился к Ивану, схватил коня за уздечку. – Вот как я рубану!
Он взмахнул бердышом, и, казалось, впрямь зарубит Кочергина. Но в это время ставни внезапно распахнулись и показалось заспанное, недовольное щекастое лицо воеводы Степана. Он сощурился от солнца:
– Это кто ж такие бездельники государева человека будят, полуденный сон нарушают?!
– Дмитрий Абрамов я, аль не признал, воевода? – Казак и вслед за ним два его товарища поклонились воеводе, высунувшемуся в оконце.
– Здорово, Дмитрий! Почто в неурочный час будишь? – в голосе воеводы прозвучало раздражение. – Только-то вздремнул – и на тебе! Бесчинно в избу ломитесь, как разбойники какие… Не в кабак же пришли, охальники! – ворчал он.
– Если б не срочное дело, стали бы мы ломиться в избу по твою душу? Из дозора мы вернулись. Вести важные несем, – Дмитрий подъехал к самому окну. Стрелец тем временем отряхивал кафтан, готовясь вставить своё гневное слово меж тирадами воеводы.
– Ты б и в царские палаты так ввалился по «срочному» делу? – мрачно спросил воевода. – Тебя бы слуги царёвы вмиг окоротили…
– Жалует царь, да не жалует псарь, – голос казака повеселел.
– Это я-то псарь!? Да я верой-правдою государю русскому служу! Я с татарвой рубился, ранен был дважды… – вскипел стрелец.
– Остынь! – коротко и властно сказал воевода. – Спешивайтесь и проходите в сени. А я сейчас оденусь и приму вас честь по чести.
Стрелец уступил дорогу трем уголковским казакам. Отворив тяжёлую дверь, вошли в воеводскую избу, сняли шапки, перекрестились на незамысловатую икону Архангела Михаила, покровителя града. В глубине дома послышались шаги воеводы.
– Сейчас, братцы, вот только опояшусь, – прозвучал его тяжёлый, глухой голос. Ещё немного – и в проёме двери выросла