бабки, надо поаккуратнее, не потратить лишнего, а не то ненароком еще пришьют дело за эдакую сумму… Но несмотря на тревогу, в душе все равно теплилось радостное ожидание грядущего укрепления материального благополучия… Неожиданное прибавление в бюджете стало для Артема только началом в череде открытий чудес-расчудес резво стартовавшего российского капитализма, решившего обосноваться и укрепиться за пределами родины.
Впрочем, чтение сообщений об освоении Женевы русскими предпринимателями быстро надоедало Кранцеву, если не огорчало – «живут же люди». Хватало своих забот. Прояснить перспективы устройства в ООН он наивно рассчитывал в разговоре с Тороповым. Не договариваясь заранее, он нашел этого рядового сотрудника ООН в его небольшом, плохо освещенном кабинете в дальнем углу третьего этажа. Нельзя сказать, что Алексей Торопов значился в списке больших симпатий Кранцева. Это была даже не неприязнь, а скорее брезгливость. Слова и жесты этого человека вызывали сомнения, а манеры казались слащаво-скользкими. Это началось не сейчас, с Тороповым они впервые встретились еще в Нью-Йорке, где Кранцев оказался по случаю очередной гуманитарной конференции, а тот тихо трудился в Юридическом департаменте. Случай свел их в продуктовом магазине, куда они, оба приглашенные в гости к общему приятелю, зашли отовариться. Кранцев быстро, долларов на двадцать, набрал в корзинку простой закусон – нарезку ветчины, орешков, каких-то овощей-фруктов – и встал в кассу. Поскольку предложения разделить расходы от спутника не поступило, он полез за бумажником, и в этот момент Торопов предложил воспользоваться его карточкой для освобождения от семипроцентного налога. Он упорно тянул карточку, вместо того чтобы предложить деньги, но Кранцев, сказав «да мелочь все это», продвинулся в кассу, расплатился и сдачу в монетках не взял. На улице Торопов подошел поближе и, приблизив свое серьезное, назидательное лицо к уху Кранцева, вполголоса произнес:
– Зря ты карточкой пренебрег… Мелочь-то она мелочь, да, может, на эти центы нашим ребятам в Афганистане пули отливали…
Крыть такое было нечем. Опростоволосился тогда Тёма, что и говорить. Потрафил, так сказать, врагам… Увидев Торопова в Женеве чуть больше года назад, Кранцев понял, что тот ничуть не изменился. Все та же манера на службу всегда облачаться в неказистый, поношенный костюм, серую рубашку со старомодным коротким галстуком, ходить медленно и чуть понуро, сгорбленно как бы под бременем мировых и житейских забот, говорить тихо, занудно, не повышая голоса, и смотреть на собеседника исподволь, уныло и безразлично. Именно таким он увидел и хорошо запомнил Торопова, когда в самой первой, ознакомительно-разведывательной беседе в Женеве тот вместо ответа на прямой вопрос о том, сколько ему осталось до конца контракта, прямо-таки запричитал:
– Ой, не поверишь, страшно хочется домой, прямо душа рвется, как ни приятно в Швейцарии, а тянет на родину, к своим, так сказать, очагам, в лес, на дачу, услышать