девочка, Дина. Сейчас нашлись бы те, кто посмотрел бы на её родителей осуждающе, но тогда имелась судейская коллегия старушек, заседающих на паре скамеек, установленных друг напротив друга – для удержания сектора перекрёстного наблюдения посредством проникающих глаз с кумулятивным эффектом. Так вот, даже они не видели ничего необычного и предосудительного в том, что девочка участвует в сражение на деревянных мечах (годилась и просто палка), которое предсказуемо переходило в «клубок сцепившихся бродячих собак». (Это не фразеологизм – это о собаках и дворах Нижнего Вяземска тех лет.) Единственным принимаемым сигналом к отбою могла быть пущенная кровь; пустить же слезу – быть изгнанным навек. Век мог продолжаться и целую неделю… А то и две.
Однако в своей новелле Павел Николаевич оставил эти декорации в полумраке и сразу перешёл к моменту, когда угощенья, поданные на стол, были, по выражению чьей-то мамы-лошадницы, «сметены стремительным кавалерийским наскоком». Он не менял темп повествования:
– Мои родители и родители тех моих гостей, что жили не по соседству и пришли в сопровождении, остались в гостиной, а дети переместились в соседнюю комнату, где стали стрелять по мишени. При нажатии на курок из ствола подаренного мне утром пистолета с тугой пружиной вылетала стрела: палочка с резиновой присоской на конце.
При соприкосновении с подходящей поверхностью – дверца шкафа, холодильник, портфель, которым успевает закрыть лицо старшая сестра – стрела издавала звуки разные по тональности, но всегда одинаково торжествующие. Да, такие военные игрушки были вполне в духе времени. Так же, как было естественным понимать моду как единообразие, идентичность одежд.
– Дети начали стрелять, и мне, как главному на празднике, предоставили привилегию быть первым в очерёдности, – Фомин в рассказе старался излагать очищенный сюжет, оставляя при себе вкусовые детали воспоминания. Да и память по-честному не сохранила того обстоятельства, что он сам и выдвинул эту идею права первого выстрела.
– Когда все по очереди отстрелялись по мишени, должен был начинаться второй цикл, такой же. И мне, четырёхлетнему Павлику, предстояло стрелять после того мальчика, который стрелял передо мной. О, какой обман!!! Как это могло быть, чтобы я, первый в очереди, вступал в дело после кого-то?! Случись такое со взрослым человеком, можно было бы сказать, что у него случился сбой мышления. И что следует поддержать рассуждение этого человека корсетом аргументации. Но тогда до моей взрослости – как до вершины Эвереста! Или, если хотите, как до дальних планет Солнечной системы – таких, какими они были до изобретения телескопа! Мне, персоне дня, уступили…
«В зале» возникло шевеление.
– Не улыбайтесь, так и было, – откликнулся на движение Фомин. – Когда обман в кавычках стал повторяться в третий раз, я стал отстаивать от посягательств своё законное, но поруганное право быть первым. Вследствие чего случилась попытка драки… Обида и злость!