для участников. Смотрел на дугу, составленную фонарными столбами все меньшей и меньшей высоты, вплоть до поворота. Своё название они оправдывали, были скопированы с рельефных столичных светильников; напоминали о часе, когда фонарщик поднимался по лесенке, открывал дверцу и зажигал лампу. Перед окном, на зачищенном снежном накате тротуара копошились несколько хорошо различимых воробьёв. Странно… Рядом ни газонов, ни старушек с хлебными крошками – так откуда они взялись? Далее глазу была доступна невостребованная доселе серая мгла, до неё не дотягивался свет от фар проезжающих машин. С краю, там, где мгла сгущалась до черноты, в тёмном платке – бабка по отцовской линии, первая жена Степана Теобальдовича. Не успела эвакуироваться, осталась в Одессе и была застрелена фашистами в сорок четвёртом году, в самом конце оккупации. Не за помощь подпольщикам, а так, для устрашения. Павел знал её по единственной сохранившейся фотографии. Там же, в мглистом переходе он попробовал разглядеть только что живого отца, которому делал подсмотренный в кино непрямой массаж сердца – отчаянная, бесполезная попытка заклинания. Тот не появился, зато прислал картинку. Иллюстрацию к рассказу про своего отца, деда Степана. На ней двадцатые годы двадцатого же века. Воспоминание совсем маленького мальчика о том, как его папа дома, в одесской квартире, почистил карабин, собрал его и для проверки зачем-то выстрелил в электрический выключатель: «Что ему взбрело в голову?»… Грохот, дым, полумрак, запах пороха… Мать выскочила из туалета, не слишком приведя одежду в порядок, «в торчащих панталонах». Воспоминание Николая Степановича: «Ну и досталось же нам!». Факсимильным оттиском этого страха помечены тупики в арендованных лабиринтах семейной жизни Фоминых…
Тренинговый день закончился; прощались. На следующий день кто-то скажет, а другие подтвердят, присоединятся: «Несмотря на усталость, такое чувство, что и "мамонт добыт", и нет ни раненных, ни обиженных полученной долей». Кто-то, не стесняясь патетики, добавил: «И нет водораздела или иной линии между личным и профессиональным!».
7
Оставшись в одиночестве, Павел Николаевич собрал в стопку страницы с рабочими материалами, убрал их в свою папку.
На его запястье, в металлическом корпусе наручных часов со стрелками тикал рабочий день; через полчаса назначена консультация. Посидел несколько минут с закрытыми глазами. Попробовал было применить приём для релаксации и отдыха: представить и рассматривать какой-либо из собственных фотоснимков. Выбрал один из самых любимых, сделанный им в тридцатиградусный мороз рядом со сливом Братской гидроэлектростанции. Незамерзающая чёрная вода, прикрытая колеблющейся тюлью испарений. Замороженные ели, заполненные снегом во всю длину ствола…
Не получилось, кусочки-пазлы не удерживались на месте.
Вздрогнул от неожиданности: урчанье в животе застало врасплох. Оказалось, что и кстати – если не урчанье, так телефонный звонок вернул бы его в обжитое пространство.
Думал,