тоже поеду с вами? – удивилась Эмилия.
– Само собою разумеется. Как могли вы предположить, что мы бросим вас здесь одну. Я вижу, вы все думаете о шевалье Валанкуре. Он, кажется, еще не уведомлен о нашем отъезде, но скоро узнает обо всем. Синьор Монтони отправился известить госпожу Клерваль о том, что мы уезжаем, и вместе с тем сказать ей, что о предполагаемом союзе вашем с Валанкуром не может быть и речи.
Равнодушие, с каким госпожа Монтони уведомляла племянницу о том, что она должна расстаться навсегда с человеком, с которым ей на днях предстояло соединиться на всю жизнь, поразило Эмилию. Сдерживаясь, стараясь быть спокойной, она спросила, что за причина этой неожиданной перемены. Но из слов тетки ничего не смогла понять, кроме того, что синьор Монтони не желает этого союза и находит, что Эмилия может сделать гораздо более блестящую партию.
– Я предоставляю это дело всецело моему мужу, – прибавила мадам Монтони, – но должна сказать, что Валанкур никогда не пользовался моим расположением. Меня уговорили, иначе я никогда не дала бы своего согласия на его брак с вами. Я была настолько слаба – со мной это иногда случается, – что не могла хладнокровно видеть чужое горе, и вот я уступила вам, вопреки рассудку. Но синьор совершенно ясно доказал мне безрассудство этого брака, и в другой раз ему уже не придется укорять меня. Я решила, что вы подчинитесь тем, кто сумеет руководить вами, я все устрою, что нужно для вашего счастья.
Может быть, Эмилия в другое время и оценила бы красноречивые доводы тетушки, но в ту минуту она была так поражена неожиданным ударом, обрушившимся на ее голову, что едва понимала, что ей говорят. Каковы бы ни были слабости госпожи Монтони, она уж никак не могла упрекнуть себя в излишнем сострадании и нежности к другим людям, в особенности же к Эмилии. То же самое тщеславие, что раньше побуждало ее породниться с семейством госпожи Клерваль, теперь, наоборот, заставляло ее расторгнуть эту помолвку. Собственный брак с Монтони утешил ее честолюбие, и она задалась целью сыскать более выгодную партию для племянницы.
В ту минуту Эмилия была слишком удручена, чтобы возражать тетке или просить ее о чем-нибудь. Она было заикнулась, чтобы высказать свои мысли, но от волнения не могла говорить и удалилась в свою комнату, чтобы поразмыслить наедине о неожиданном, поразившем ее событии. Даже в тиши уединения она долго не могла оправиться и собраться с духом, когда же успокоилась, она ясно поняла, что Монтони хочет показать свою власть, распоряжаясь ее судьбою. Ей даже пришло в голову, уж не старается ли он в пользу своего приятеля Кавиньи. Она с ужасом думала о том, кому была поручена опека над нею. Но при воспоминании о возлюбленном все прочее поблекло и все ее мысли опять затуманились безысходным горем.
В таком состоянии смятения и расстройства она пробыла несколько часов. Когда ее позвали к обеду, она попросила позволения остаться в своей комнате. Но госпожа Монтони была одна, и просьба девушки не была уважена. Эмилия и ее тетка мало разговаривали