глазах цвета зеленого алмаза, украшенных длинными аккуратными стрелками, отчего и без того милое личико Мизуки напоминало хитрую лисиную мордашку.
Улыбнувшись ему в ответ, Мизуки, одетая в элегантную пижаму сиреневого цвета с длинным расстёгнутым воротничком, как от классической рубашки, медленно, ровной игривой походкой подошла к нему и нежно укусила за кончик уха, пройдясь пальцами, будто имитируя ими шаги вдоль его шеи. Затем чуть сильнее прикусила ухо и, смеясь, попыталась отбежать в сторону. Ойкнув от неожиданности, Леон сам рассмеялся и успел вдогонку мягко шлепнуть Мизуки по упругой попке-персику, а затем довольно уселся на бархатистый упругий диван серо-песочного цвета, пока Мизуки, хитро улыбаясь, удалялась в гардеробную.
Взгляд Леона устремился за стеклянные двери заднего двора, где на пике своей красоты цвели сахалинские вишни, с ветвей которых ветер сдувал маленькие белоснежные лепестки, отливающие едва заметным розоватым оттенком, опадающие на короткий газон или уносимые на воды Углового залива, где они превращались в крошечные призрачные корабли, уплывающие из серой гавани в загадочные страны. Закрыв глаза, Леон сидел в позе лотоса и прислушивался к дуновению тихого ветра, закрадывающегося через приоткрытые ставни дверей под его серое домашнее кимоно. «И снова аромат земляники» – глубоко вдыхал его Леон через ноздри, сливаясь с этим ароматом в одно целое. На неуловимое мгновение само пространство вокруг него заиграло нотами Хисаиси, но смолкло тут же, стоило Леону лишь резко открыть глаза. Мизуки сидела перед ним в атласной пижаме цвета розоватого лотоса, опершись телом на руки, и внимательно рассматривала лицо Леона, наклонив голову и вглядываясь в узор его серых глубоких глаз.
«Так наклонить свою голову может только она. Не слишком низко и не слишком высоко. Угол всегда одинаковый, но не сказать, что это именно сорок пять градусов. Ещё важно то, как она уводит подбородок в сторону дальнего плеча. Не лицо, а золотое сечение. Анатомическая жемчужина», – думал Леон, глядя внимательно на неё.
– Задумчивый такой! – с ощутимой любовью в голосе дразнила его Мизуки.
Мизуки было двадцать семь лет, но внешне ей нельзя было предъявить больше двадцати, а если честно, то и всех восемнадцати. Она объясняла свою моложавость японскими корнями по материнской линии, тогда как отец её был японцем со ста процентами иностранных европейских генов. Азиаты, действительно, были склоны к замедленному старению, как показывала статистика. При первой встрече с ней Леон думал: «Сразу видно, что она метиска, но какая! Если кому, бывает, черты от родителей достаются «неудобные», отчего внешность такого человека вызывает эффект «зловещей долины», будто наблюдаешь ты за чем-то неестественным, то Мизуки была совершенно противоположным примером. Она походила на Magnum Opus природы – финальное творение красоты. Каждый сантиметр её лица проектировался на основе работ Микеланджело и Дельфе́на Анжольра́».
– Я наблюдаю, – спокойно, снова закрыв глаза, когда её голова вернулась в естественное положение, сказал Леон.
Леону же, напротив,