наш младший сотрудник. – А тока не велите казнить, велите слово молвить. Не со зла, не в обиду, токма из любви задушевнейшей к родной милиции, ужо небось, небось…
Митя, похоже, сам забыл, с чего начал и к чему клонит, у него такое бывает. Поэтому он просто уступил дорогу старому боярину Кашкину, который как раз протискивался в двери.
– Здрав буди, сыскной воевода! И ты, хозяюшка, – от души поклонился гость, придерживая большую бобровую шапку. – Прислан к вам передать царёв указ!
– Да что вы так официально, – приподнялся я, пожимая ему руку.
Старина Кашкин, тощий, седой и не убиваемый никакими хворями, был одним из немногих бояр, лояльно относившихся к милиции. Более того, он не раз открыто вставал на нашу сторону на заседаниях боярской думы, заветной мечтой которой было сжечь всё отделение, землю засыпать солью и плясать на пепелище голыми по большим церковным праздникам и будним дням, пугая случайных прохожих.
– От чаю не откажусь, коли сама Ягуленька попотчует, – не чинясь, объявил Кашкин, ухмыльнулся в бороду и подмигнул бабке столь откровенно, что ревнивый азербайджанский домовой едва ли не до пояса высунулся из-за печки. – Вот бумага государева. Вслух прочесть али сами грамотные?
– Могу на спор, не заглядывая, угадать, что там написано, – предложил я.
– Вот и чаёк вам подоспел, гостюшка дорогой, – подсуетилась Яга, краснея, как девчонка.
– Из твоих белых ручек и уксус медовым покажется. А ежели ещё и ложечку варенья добавишь? Вон того, красного, как уста твои сахарные…
Моя домохозяйка глупо захихикала, быстренько обложив боярина со всех сторон всеми видами варенья сразу. Даже кизиловое на стол поставила, хотя Назим из-под лавки вцепился в крынку и не отдавал нипочем. Ладно, в конце концов, это их личное дело…
– Уверен, что в указе написано примерно следующее: пусть опергруппа срочно разыщет царицу Лидию Адольфину, приведёт на почестен суд Змея Горыныча, войска не дадим, злата-серебра самим мало, а не сможет сыскной воевода своими силами справиться, так в кандалы его и на плаху!
– Молодца, угадал, – кивнул Кашкин, одновременно аплодируя мне и подмигивая бабке.
– Сроку на всё про всё неделя?
– Три дня.
– Облом. А я-то надеялся…
– Ты ещё государю спасибо скажи, что он тебя от допроса с пристрастием спас, – весомо протянул наш гость, дуя на чай. – Подлец Бодров с подпевалами такой хай подняли, хоть всех святых выноси! Дескать, как могли государыню похитить, ежели милиция в тот момент при дворе была? Что ж не спасла, не защитила, не предотвратила преступление супротив царя-батюшки?
– Понятно. То есть то, что он рядом со мной стоял, в расчёт не берётся. Горох никогда ни в чём не виноват?!
– Светлая твоя голова, Никита Иванович, – тепло улыбнулся мне старый боярин и, отставив чашку, встал из-за стола. – За хлеб-соль благодарствую! Пойду-ка, пожалуй, по ветерку.
– Уже? –