в длинном светлом пуховике и круглой шляпке.
– В милиц…
Но крик про милицию оборвался на полузвуке, побелело лицо кричавшего, даже в натриевом свете фонарей видно было, как мгновенно, рефрижераторно выбелилось. Высокий повернулся, ударило снопом голубых искр, пронзило – и все, упал, такая же лужа, как от попа осталась. Шмотки плавают.
Народ уже драпал через шоссейку. Врубали по тормозам поздние ездоки, отворачивали, визг стали, дым колодок. Кто-то завалился набок, в кювет. У кого-то не удержало – врезался, звон, вопль истошный. Тут же встала пробка, надсаживались матом. Один мотоциклист, расчетливо свернув загодя, прогарцевав по кочкам полеглой травы, рванул на высокого. Проскочил сквозь фигуру. Тот даже не пошевелился, орясина стоеросовая!
– Бей, пусто-о-ой!
Прорычал, обдавая дымом, тускло-багровой гарью и грозовым запахом электротехники, вломился, уже неуправляемый, в прутняк возле пятиэтажного дома, по нижней ступеньке крыльца местного магазина – и заглох в березу. Осел безжизненно, не полетел по инерции вперед – ополз по седлу, по колесу, пачкая машину студенистой массой. Но уже услышали «бей». Еще двое. Один на мопеде, другой пеший, зато в руках монтировка. Тонко взвыл мопед, песок и снег взвихрились из-под заднего колеса. Раздался звук удара, и высокий исчез. Не ушел, не взлетел – исчез, как погас. Руль мопеда выворачивали друг у друга из рук двое, неистово борясь, мотор надрывался вхолостую, колеса рыскали, извивались кольцами удава, клубился вихрь песка, щебня, щепок от оставшегося с ярмарки прилавка.
– На мопеде – этого не знаю, не местный. А другой – Густав Васильич, фрезер из института питерского, из цеха! И силенок-то у него – глиста в скафандре. А мопед держал! А мотор в полную мощь молотит. И тот тип – он же тоже старается и ногами, и кулаками. А никак. Не достает, и ша. Подбегает этот, с монтировкой – ой, дак Тимка же Скуридин, «скорая компьютерная помощь»! Монтировкой – хрясь! И достал. Аж меня зашатало, в самых ребрах отдалось, затрещало, такой… ну, не грохот… а как снаряд жахнул или бомбу с войны подорвали. И еще народ вокруг повалился, а потом повскакали, кинулись. И – все, усвистали.
– Какой мопед? Номер запомнил?
– «Рига», номер старый, горбачевский… буквы ЛЕВ, потому и запомнилось… хорошо, цифры… не запомнил, – потускнел Ваня Марамзин, сержант-контрактник.
Милиция явилась-таки – это вам не утопленник, это массовая авария с дракой и тремя трупами. Примчалась, представляемая все тем же лейтенантом Томилиным. Ванины светло-серые глаза поначалу распахнуто сияли, сметанно-белое обычно лицо раскраснелось от морозца, азарта чуть не случившейся драки и радости облегчения: все-таки не пришлось сцепиться в ближнем бою с неизвестным в фонарный столб ростом, не переехали мотоциклом, не прошило очередью непонятных иголок. А лейтенант обязан был в считанные секунды принять решение: или поселковый поп Стефан и двое неизвестных – прохожий и мотоциклист – убиты, а уехавший имеет к убийству самое непосредственное отношение – тогда нужно преследовать его. Или