Обычно это тянулось до пока не надоест. Хотя «Мотня», будучи одним из домашних прозвищ главы семейства Матвея, могло означать, что гнев хозяйки был не очень настоящим.
– Кать… Ну… – пробурчал он примирительно. – Это ты понервничала, с этой… милицией… Тудыть ее… Ну не надо… Все пучком…
– Кто за водой пойдет? Там уж, еть ее совсем, последний осадок раздали, он глазами еще только хлопает! Милицию приплел! Дочь украли – тоже лежал!
– Дак вернули… Кать, да хрен с ними всеми, хорошо же все уже…
– Ему все хорошо! Жрать чё будем, стряпать с чего буду?
В туалет идти было по такой тактической обстановке нельзя. А надо. И Матвей, как истинный гусятинец, вспомнил о колодце, раньше поившем полпоселка, а теперь затинившемся от малопользования. До него идти – через кусты, а там можно.
– Кать, а Кать! Давай я те новогодний подарок сделаю. Из колодца наношу!
От неожиданности Катерина замолкла на полминутки. Этим надлежало пользоваться безотлагательно. Матвей лихо вскочил с постели – ведь поднуживало, подзуживало! – быстро оделся и живой ногой был уже в ванной, где ждали приготовленные на такой случай ведра и канистры. Взял одно ведро и одну канистру. А еще взял в прихожей веревку – уже очень давно на колодце ее не было, и нельзя было оставлять, сперли бы в один момент. И – вперед, вперед, вперед! Вот уж первый этаж, дверь, дырка в бетоне плиты перед подъездом – ноги обходят ее сами, это в спинном мозгу, не глазами, декабрьская темнота не мешает. Двор, заледеневшие лужи, и наконец-то кусты. Жжж – зазвучало по веткам. Уффф. Облегчение-то какое. А теперь придется выполнить обещание…
Ведро, канистра, потом еще ведро, еще канистра. Третий этаж вроде и невысоко, но двадцать-то кило в руке тащить тяжеловато.
– Кать, давай пока ванну наливать не буду? Вдруг быстро дадут?
– Ладно, ладно…
И стали умываться, как делалось в таких случаях – из большой миски. Из нее можно черпать самому, никому рядом с кружкой стоять, поливать не надо. Когда дошел черед до Вички, раздалось ее удивленное:
– Во, осадку-то! Дела-а… Мам, глянь!
Катерина, собиравшаяся стряпать – на работе всех распустили праздновать, мало ее, работы-то, – вернулась в ванную. На дне миски для умывания лежал тонкий зелено-бурый слой, начисто скрывавший рисунок на эмали миски. А над этим бурым вода была голубоватая. И на потолке играли от нее блики. Такой воды она в жизни не видывала.
– Слуш, – начала она неуверенно, еще не вполне понимая собственную мысль, – а да-ай сольем эт-дело… в чайнике же все равно кипятить…
Сказано – сделано. Чайник завел утреннюю бодрую песню. Вичка перебила:
– Ой, ма, а теперь, гляди, и в ведре!
И Катерина убедилась, что на дне ведра появился точно такой же слой осадка. Вот только что, пять минут назад, когда зачерпнула миской, не было. Хотя вода была мутновата. А теперь лежит слой грязи, но над ним чистота невиданная.
– Ты как это сделала?
– Как