себе пятьдесят. Он говорит, там, в кассе, сто кусков всего будет. Понимаешь, так справедливо, Иван. Это я делаю дело, только я. Иное мне и не по чину, если честно. Без обид! Миша дает наколку, твоего человека я нанимаю доставить деньги. Это ясно? Нет никаких нас с вами, все проворачиваю я один. Именно мне базарить с костромскими придется, если стрелку забьют. Не вы же барыгам растряску даете! К тому же, требуется подготовка. До основного не раньше, чем через месяц, дойдет.
Все намечалось так, как задумал Шарыгин, которому Цирюльник отводил теперь роль простого наводчика.
Паша хотел спросить у своего декана, что это за «теплопартия» такая, в которую он распределился для прохождения практики, но все не решался. Вдруг окажется, что он еще с первого курса должен был знать, что такое «теплопартия», а он ни сном, ни духом?
Хотя, вряд ли, конечно. С первого курса они штудировали историю другой партии, и он все же осмелился:
– Александр Потапович, скажите, пожалуйста, мне, троечнику, что это за «теплопартия»?
– Есть такая партия, Павельев, – прогудел своим приятным баритоном декан. – Скоро узнаешь.
Он вручил Паше направление. Павельев с благоговением – не дай бог помять! – спрятал официальную бумагу в пластмассовый дипломат – «мыльницу». На кожаный кейс он еще не заработал, и, судя по всему, заработает не скоро. Чтобы грести деньги лопатой, надо было распределяться в какое-нибудь Обь-Иртышское или Амурское пароходство, а для этого вовремя сдавать зачеты и экзамены. Пока он подтягивал свои хвосты, кто-то другой услышал, как «под крылом самолета о чем-то поет зеленое море тайги». А он отправляется на родную матушку-Волгу. Конечно, не на пассажирский теплоход, где весело, музыка, девчонки хохочут, и даже не на сухогруз какой-нибудь. Уж про «Сибирский» финской постройки с «кондишэном» говорить не приходится, – хотя бы на «Волго-Дон», или «Шестую пятилетку». Нет! В какую-то «теплопартию», иными словами, черт знает куда! Плохо будет, если там в курсе, что к ним ссылают одних недоразвитых, – теплый прием, «задекларированный» в названии партии, тогда ему обеспечен!
Павельев покинул стены вуза, шепча под нос что-то типа: «Альма твою матер», – и отправился искать свою местечковую каторгу. Почему-то он, хоть и испытывал некоторое любопытство, все равно хорошего не ждал. Имелись предчувствия, что вся эта романтика – река, природа, восходы и закаты, а может, даже и рыбалка – будет отравлена тем, что попадет он все-таки на «производство», такое же скучное, как заводской конвейер, хоть и плывущее себе потихонечку по Волге.
Паша добрел до Черного пруда, и, обойдя стороной, от греха подальше, пивной ларек, сел в первый трамвай, чтобы спуститься мимо кремля вниз, на улицу Маяковского.
Усмешку, как обычно, вызвало название остановки: «Скоба», – произнесенное вагоновожатым так, словно нос ему зажали бельевой прищепкой. Павел вышел и зашагал вдоль по Маяковке, отыскивая глазами нужный номер дома. Наконец нашел. Пройдя через арку, увидел перед дверью табличку:
Министерство речного флота РСФСР
Волжское объединенное