я затоптала окурок, прежде чем поднять. А потом – как на чокнутую со справкой, когда я сунула окурок в карман его пальто.
– Хочешь жить на Марсе? – спросила я. – Я не хочу.
– А где уверенность, что ты не с Марса?
– Ха-ха. В сборнике шуток, который наш повар Боря держит в туалете, я читала шутки и получше.
Это вызвало у него настоящий смех, который прервался так же быстро, как и начался. Потому что позади меня стоял Ронан, наблюдая за нами, словно оба мы были марсианами и не нравились ему.
Он открыл дверцу машины, и я скользнула на заднее сиденье. Когда он сел рядом, тишина сдавила грудь. Ронан даже не смотрел на меня, лишь выглядывал в окно, хотя от его присутствия зудела кожа. Ему не нужно было даже озвучивать то, что он недоволен тем, что я отдала шубу. У меня было чувство, что это не имело никакого отношения к цене.
– Прошу прощения. – Я сглотнула. – За шубу.
Он пристально посмотрел на меня, испытующе и вдумчиво, тяжесть этого взгляда оглушила мое тело парализующей энергией.
– Тебе так нравится извиняться.
Я открыла рот, чтобы ответить, но, поглощенная молчаливым неодобрением Ронана, которое могло бы поспорить с неодобрением моего отца, сказала лишь:
– Извини.
– Не стоит, – ответил он. – Тебя не должно волновать, что думают другие. Поверь, им на тебя плевать.
По какой-то причине эти слова прозвучали предостережением.
Он был загадкой, одетой в Valentino и с нецензурной лексикой, готовой сорваться с его губ… Не знаю, почему я находила этот контраст привлекательным. Может быть, в силу его новизны и откровенности.
– Это очень пессимистический взгляд.
Он подавил улыбку, будто я сказала что-то милое.
– Это взгляд реалиста.
Я чувствовала себя так, будто обязана была доказать ему, что он не прав, убедить, что не все на свете против него. Я могла не верить в волшебные счастливые финалы, но видела добро в его чистейшем проявлении. Видела людей, отдававших последнюю рубашку тем, кто нуждался в ней больше. Видела матерей, готовых проходить километры, лишь бы их дети были накормлены. В этом мире существовало добро, и это была позиция, за которую я готова была умереть.
– Мальчик на том фото в твоем кабинете, держу пари, ему не плевать на тебя.
Было между ними – двумя грязными, бездомными уличными мальчишками – что-то, что кричало о преданности.
– А кому не плевать на тебя?
Я не колебалась.
– Папе.
Я знала, что это правда. Независимо от того, какие тайны он скрывал от меня, и тревоги из-за того, что оставил меня, я знала, что он меня любит.
Для Ронана в моем ответе было что-то неприятное.
– У тебя доброе сердце.
Я ничего не ответила, ведь как бы меня это ни раздражало порой, это была правда.
– Не стоит быть такой, – сказал он, как будто изменить это так просто. – Добрые сердца легче разбить.
Мне стало любопытно, кто привил этому человеку такой критический взгляд на жизнь, кто выбросил его на холодную