не пугаю, но больше ничего не могу предложить.
– Ну, раз так, пусть так и будет. Надо пойти и взять старый крест.
– Да нет. Не надо крест, – видя сомнения в речи Мики, сказал Вока. – Я имел в виду любую гнилушку.
– Ладно, только пошли вместе.
– Конечно, – согласился Вока, – Пошли.
Они вылезли на поверхность. Появившийся небольшой свежий ветерок приводил в движение траву и листья нечастых деревцев, росших прямо между могил и всё это немного успокаивало и по особому воодушевляло, а скорее всего, просто внушало веру в жизнь, по сравнению с холодной неподвижностью могильных надгробий, камня стен и лестницы.
Найти гнилушку на старом кладбище не составляло труда. Однако друзья не хотели разрушать и так уже разрушенные временем кресты. Это дело времени создавать и разрушать вечное. Человек не должен в этом участвовать. Иначе за ним придут. Придут хранители со своими страшными псами и… утащат. Не похитят, не унесут а … утащат. Туда, откуда не возвращается никто. Может быть только ветер, холодными зимними вечерами изредка доносит их стоны и ужасные вопли. Всё это есть в деревенских сказаниях, наполовину забытых, а на другую половину высмеянных диванными горе храбрецами.
Глава 6.
Мара.
У старого разрушенного кладбищенского дома, как памятник всему мёртвому, стояло огромное чёрное дерево, давно уже не живое, не раз прорезанное огненно-отточенной стрелой молний и с культями отрубленных веток, торчащими из ствола. Несмотря ни на что оно крепко держалось огромными корнями за землю и казалось ничто не в силах сломить этот жуткий монумент и лишь при его жизни потерянные ветки-конечности валялись на земле и подтверждали тлен земной. Вока подобрал одну из таких веток и вернулся к входу в могилу.
– Вот эта должна сработать, в меру гнилая и в меру сырая, всё как надо, пошли, – и они снова спустились к чёрной могильной пустоте. Вока вытянул руку вперёд с веткой, прорезавшей непроглядную границу черноты, вмиг образовав по всей своей длине удивительные огни. Друзья последовали за вспыхнувшими огнями, окунувшись во мрак. Но от импровизированного факела толку было мало. Как свет от огня разгоняющий темноту языками пламени, так и темнота, отражающая эти языки. Она постепенно загоняла свечение внутрь ветки, не давая ничего освещать вокруг. Единственной пользой от такого факела, использовать его, чтобы не потерять друг друга. Но постепенно глаза привыкали к тьме и начали появляться очертания огромной комнаты, сложенной из камня. Скудная мебель, состоящая из трёх столов и кучи стульев добротного качества, без особого порядка и удобства разбросаны по ней. И много, много картин по всем стенам. На каждой свой причудливый пейзаж с ярко выраженным одним деревом. Такое ощущение, что художник рисовал смешанный лес, но в каждом отдельном эпизоде выделял одно единственное дерево, пытаясь подсмотреть его особенности скрытые красотой и пороком одновременно. Выглядело это настолько живым, что если бы не небольшие размеры картин и их расположение одни под другими можно было подумать что всё это живое и находится за обычным окном. И даже разный по цвету