не было. Каждый раз выбирала дорогу мимо его коттеджа. Каждый раз из открытого окна доносились звуки скрипки. По внезапным остановкам и повторам понятно, что не развлекается. Настя мне говорила, что он трудяга, репетирует целыми днями.
Налаживали с Данилом звук в закутке для барабанов. Данил передвигал микрофоны, барабанил, бил по тарелкам. И так почти до обеда. Барабанщик Ромский, ни слова не говоря, скромно стоял в углу. Испробовав все варианты, выбрала лучший, устало кивнула головой Ромскому:
– Теперь давайте вы.
Пока я варила и пила кофе из своей огромной кружки, слышались дроби, гром и серебряный звон, видать, соскучился старый! Настучавшись, он выполз из своего закутка, включила ему запись. Том-том и малый раздельно, тарелки рассыпались, убедительная и в меру басовитая бочка. Он стоял с серьёзным лицом, сложив руки перед собой, и неотрывно смотрел на громкоговорители. Наверное, увидел себя молодым и бравым на сцене. На звук, несущийся из студии, прибежал Коровин, схватил гитару. Они сыграли вместе, прослушали запись, были в восторге, позвонили тётушке Маше, она принесла им коньяк и закуску. Махнув по малой, импровизировали для себя, потом сыграли для записи. Опять слушали. Вспоминали их клавишника, Влада Лехарского, и свою молодость.
– Марина! Иди сюда! Неси стакан!
Бак налил мне в пластиковый, другого не было под рукой.
– Выпьем за большого музыканта, Влада.
Босс просит, я выпила.
– За его здоровье.
Ромик вздохнул:
– Хорошо если он здоров.
– А что с ним?
– Никто не знает. Пропал. Как люди в девяностых пропадали, исчез и всё.
Слушать их музыку удовольствие, а вот от разговоров депресняк. Слава богам гитар и барабанов, ушли к себе в дом допивать. Я не пошла, хотя и звали, нужно исправлять все эти дырки и огрехи в записи. Но работать тоже не получилось, коньяк на меня плохо действует, голова разболелась. Ушла сидеть на лавку.
Но тут пришёл Максим.
– Привет! – обрадовалась я. Мы зашли в студию, я всё показала.
– Марина, я не только посмотреть. Давай попробуем записать? Можно?
– Это что, скрипка?
Я посмотрела на футляр в его руках. Он засмеялся:
– Нет, это я с этим за пивом хожу.
Я тоже немного хохотнула. Вообще с ним легко разговаривать.
Он встал посреди студии, я поставила перед ним стереопару. Это гитаристов во время игры вовсю мотает, но не думала, что и скрипачи такие же. Видела, в оркестре они ровненько сидят. Пришлось микрофоны отставить подальше. И это всё испортило, комната просторная, скрипка размазалась.
– Хотелось бы, чтоб шорохи от смычка… и не звонко как-то…
– Для этого надо микрофон прямо в скрипку, а вам стоять смирнёхонько. Смычком не махать.
Я прокрутила запись ещё раз, поигралась микшером. «Опозорилась, это тебе не попсу под минус», – подумала я. Максим смотрел на мои манипуляции с надеждой. Будочка! Конечно, будочка нас спасёт.
Втиснулись в эту комнатку три на три. Барабаны занимали почти всё место. Мы вдвоём осторожно их передвинули, чтобы хоть немного