Пётр, если напугал тебя. Рассвет скоро, пора мне.
– Полоз… Если надо – я смогу.
Полоз протянул когтистую лапу. Я пожал её: сухая горячая ладошка утонула в моей ручище.
– Ты не думай, Пётр, что меня убиваешь. Ты мне вольную даёшь.
***
Деревня на бледной заре затаилась, как турок в засаде. Дом пани Хрыстыны огромный, зелёный, ни дворни, ни скота не видать – все под засовами спят.
– Петро! Петро! – громким шёпотом кто-то.
Так это ж сама пани. Перевесилась через окно, манит рукой: лезь. Под ночным платьем груди белые бесстыдно колышутся.
Ох, Мацей, недолго вдова по тебе тосковала, упокой Господь твою упырью душу!
Пани Хрыстына, горячая ото сна, ластится, словно кошка.
– Что, Петро, посторожил ты гроб Мацея?
Лежат на столе закуски – соленья разные, наливочек целый ряд. С вечера пани готовилась и брови сурьмила не зря. Валится всем телом, к постели пуховой меня теснит.
– Ну, поцелуй меня в губки вишнёвые! Укуси меня за шейку белую!
– Э, добрая пани, что ж я, змий какой, за шею кусаться?
Оттолкнула меня пани – краска в лицо!
– Солдат, не врёшь ли? Был ты на кладбище или в канаве пьяным лежал?
– Был на кладбище, сторожил всю ночь, с вампиром поминки справлял по твоему Мацею.
Свела брови пани Хрыстына, не поймёт – шучу я или правду говорю. Извивается змеиная душа под мягкой грудью.
– Только не быть тебе, пани Хрыстына, упырихой! Вампир, мой товарищ ночной, всё, того – тю!
Летят в меня веер, бутылки с наливочкой, блюдца серебряные, а я стою, посмеиваюсь. Ещё пуще пошла пани Хрыстына красными пятнами:
– Ну, солдат, берегись!
Не меняя острого и злого взгляда чёрных глаз, завопила пани Хрыстына, высоко да громко. Ожил дом, загремел топот ног в коридоре. За окном уж рассвет – батюшки, все мужики на улице, с топорами, вилами, а кто и с ружьишком!
Вбегают сердюки Хрыстынины. Стоит пани, дышит тяжело:
– С могилы Мацея вернулся, нечисть поганая. Меня укусить хотел.
– Братцы, да вот вам крест, человек я. Хоть к причастию ведите!
Молчат сердюки, шашки наголо. Видать, Мацей тоже и к причастию ходил, и крест носил, а кровь из деревни всю выпил. Играют черти в глазах у пани Хрыстыны. Пани вскидывает руку и жалит последним мстительным взглядом и едким приказом:
– Убить вампира!
Тэцэ
– Илья, Илья, гляди, мебельный! – заверещала жена.
Я и кредитный «логан» фыркнули одновременно.
– Ну чё нам там надо?
– Как «чё там надо»? Ты так и собираешься с бабушкиной мебелью жить?
Я закатил глаза – насколько это было возможно сделать, не отвлекаясь от дороги.
– Давай зайдём посмотрим?
– Зай, ну конец недели, завтра выходной…
– Тем более – можно не торопиться, прицениться. Ну Люлюююш…
Господи, порой сам не замечаешь, как вдруг попадаешь в несмешной выпуск «Аншлага» про мужей, жён, ипотеку, заек-котиков и илюш-люлюш. Ну разве для этого меня мама рожала?
– Окееей,