твечаю и, плюхнувшись на диван, задерживаю взгляд на окне.
На улице светит солнышко. Наверное, впервые за две или три недели. До этого шли дожди и стояла пасмурная погода. Сейчас бы пойти проветриться. А еще не помешало бы помыть окна на балконе, чтобы убрать эти разводы на стекле, которые бросаются в глаза.
– Кирилл и Сергей приглашают нас погулять вечером. Отметить сдачу теста. Пойдешь?
Я шумно вздыхаю, прикрыв глаза.
Нельзя все время сидеть дома. Хватит. Ковалёв принял решение остаться со своей беременной подружкой, моя жизнь тоже продолжается.
– Давай сходим, – соглашаюсь через силу. – Ко скольким нужно быть готовой?
– Договорились встретиться у парка около семи. Потом где-нибудь посидим.
Смотрю на часы – до семи еще полно времени. Окна подождут до завтра, а прогулка переносится на вечер.
Так хочется вздремнуть хоть часок: последнее время постоянно клонит в сон. Взяв плед, я заворачиваюсь в него, словно в кокон, и ложусь на подушку. Вырубаюсь практически сразу же. Просыпаюсь от того, что Ильмира трясет за плечо.
– Просыпайся, Яна. Нам через полчаса нужно выйти из дома, чтобы вовремя добраться до центра. И не смей говорить, что ты передумала.
Сажусь на диване и прислушиваюсь к себе. Штормит чуть поменьше, но слабость есть. Сейчас я жалею, что дала согласие куда-то пойти. Хочется снова завалиться спать, но иду собираться.
Принимаю душ, укладываю волосы и наношу макияж. Пока крашу глаза, звоню маме.
Я безумно скучаю по родителям и близнецам, а еще больше – по Андрею, о котором все напоминало в родном доме. Пока не представляю, как туда вернусь. Приглашение учиться в Школе кино и фотографии за полторы тысячи километров от семьи стало моим спасением. Вот только, где бы я ни находилась, тоска по Андрею меньше не становится.
В памяти всплывают слова Ковалёва, что беременность Натали настоящая, это никакой не пиар. Что он нужен ей и должен быть рядом. В сердцах я бросила, что ненавижу его, и закинула номер Андрея в черный список. Но даже спустя время испытываю невыносимую, пронзительную боль, от которой невозможно дышать, когда вспоминаются те его слова и предательство.
Отложив тюбик с тушью в сторону, я закрываю глаза и гашу вспышки прошлого. До хорошего они не доводят. Надежды не превратились в завтра, они так и остались мечтой. В моем случае – несбыточной.
Делаю глубокий вдох и открываю глаза. Смотрю на свое отражение и, оставшись удовлетворенной внешним видом, выхожу в гостиную.
Ильмира придирчиво окидывает меня взглядом.
– Может, платье наденешь? – предлагает она. – Я не указываю, в чем идти, но на фоне тебя я выгляжу принцессой в своем длинном платье. А ты будто моя подданная в задрипанном переднике. То есть в джинсах.
– Мне так удобнее, – безразлично пожимаю плечом.
Ильмира недовольно хмыкает, но мне все равно. Привлекать ничье внимание я не планирую.
Отношения всегда приносят только муку, и я больше не хочу ни с кем в них вступать. Яр оставил после себя боль, а Андрей так и вовсе превратил мою душу в выжженную пустыню.
Через час мы встречаемся с Кириллом и Сергеем у входа в парк. На фоне ребят я и впрямь выгляжу очень просто и совершенно не вписываюсь в их компанию. Но кажется, Акматову на это плевать.
Кирилл внимательно смотрит на меня. Не как Андрей, совсем по-другому, но видно, что я ему интересна. Каждый раз, когда мы пересекаемся в школе, он говорит, какая я чудесная. Это приятно, но не более того.
– Привет, красивая, – улыбается Кирилл. Оглядывает меня с головы до ног. – Решила устроить бунт?
Натянув улыбку, тоже здороваюсь и позволяю Акматову взять меня за руку, точно зная, что только этим и ограничится наш вечер.
Но у Кирилла другие планы. Он начинает активно ухаживать. Покупает мороженое, цветы, ненавязчиво пытается обнять и то и дело норовит коснуться губами моей щеки. Прислушиваюсь к себе в такие моменты – внутри гробовая тишина. Ноль отклика.
– Знаешь, в чем противоречивость жизни? Мировоззрение меняется с годами. Раньше я думал, что никогда не смогу полюбить и кем-то всерьез увлечься. Однако оказалось, это не так, – пафосно произносит Кирилл.
Дешевый подкат. И провальный. Но я продолжаю строить из себя дурочку, которая ведется на это, думая о грязных окнах в квартире.
– Вот, например, Маяковский осудил самоубийство Есенина, о чем громко заявил, а сам через пять лет поступил аналогично.
– Ты сравниваешь любовь с самоубийством? – безэмоционально уточняю я.
– Я пытаюсь сказать, что, осуждая других людей, однажды сам можешь оказаться в их ситуации. Я часто смеялся над теми, кто страдал от любви, и был уверен, что ее не существует. Пока тебя не увидел.
Слушаю размышления Кирилла вполуха и вспоминаю, как Андрей на домашнем празднике зачитал нецензурное стихотворение Маяковского и получил за это нагоняй.
– Ты особенная… – Кирилл опять берет меня за руку.
Понятия