гостиной, которая заполнена светом и воздухом, потому что бабушка взяла моду оставлять двери открытыми, чтобы не прятаться от окружающего мира. Но мне горько даже видеть наш сад. Он полон жизни: цветы распускаются, играя красками, а по лужайке скачут птицы, за которыми, скрываясь в кустах, наблюдает моя кошка Клео. Единственное, чего я хочу, – это спать, но папа или бабушка (кто-нибудь из них каждый день обязательно заходит в мою комнату ещё до того, как я просыпаюсь) вытаскивают меня из постели ещё до восьми часов утра. Сон – это моё единственное убежище. Самое ужасное – это просыпаться, потому что в течение нескольких секунд я пытаюсь сообразить, что же не так, а потом на меня обрушивается осознание, да с такой силой, что мне становится трудно дышать. Как-то утром я почти на двадцать секунд забыла о смерти мамы, а потом до меня дошло. Горе, похожее на целую тонну камней, буквально раздавило меня. В эти дни кто-нибудь из нас – или мы все – выходим по утрам из наших комнат с таким видом, как будто выползли из-под руин здания. Нас покрывает невидимая пыль, а сердце сдавливает боль.
Я не вижу снов, я никогда их не видела – ну, насколько могу вспомнить. Но Имоджен видит, и иногда я слышу, как она плачет во сне. Тогда я иду в её комнату и иногда застаю там папу – он сидит и гладит Имоджен по голове. А если его нет, я сажусь на то же самое место и сама начинаю гладить волосы сестры, пока она не успокаивается. Мне нравится делать это для неё. Несколько лет назад, в нашем прежнем доме, где у нас с Имоджен была общая спальня, она проснулась ночью, крича, что богомолы забрались к ней в постель. Я тогда понятия не имела, кто такие богомолы, но звучало это жутко, и я побежала в комнату родителей, крича ещё громче, чем моя сестра. Мама и папа к этому моменту уже проснулись и бежали через площадку к нашей комнате. Мама подхватила меня на руки, а папа вбежал в комнату, чтобы сразиться с демонами Имоджен. Позже, когда мы обе успокоились в объятиях родителей и выпили по чашке тёплого молока, а потом легли обратно в постели, где не было никаких богомолов, я сказала сестре, что ей нужно постоянно держать под подушкой чеснок.
– Зачем? – с подозрением спросила она.
– От богомолов, конечно. Они не любят чеснок и солнечный свет.
– Китти, ты глупая. Богомолы – это насекомые, а не вампиры!
По её голосу я понимала, что она улыбается, и это меня обрадовало. На следующий день я стащила из кухни две головки чеснока и засунула под наши матрасы – одну мне, одну Имоджен. И знаете, что? Никаких богомолов больше не было!
Когда я вхожу в знакомые школьные ворота, у меня возникает странное ощущение. Миссис Брукс, наша до ужаса правильная директриса, стоит у входной двери, как это бывает каждый день. Она пожимает каждой девочке руку, обязательно при этом глядя ей в глаза, а потом окидывает ученицу с головы до пят пристальным взором, выискивая отклонения от установленной формы одежды. Во время моего первого года обучения в этой школе миссис Брукс сказала маме, что туфли из чёрной лаковой кожи, которые я с гордостью носила, более уместны для вечеринок, чем для школы. Мама ответила