раньше. И то, что было в жизни этой усадьбы, того в ней больше никогда не будет. И надо жить с тем, что есть. Либо не жить вовсе.
Мысли о смерти последнее время посещали Луканова слишком часто. Когда это случилось впервые, он испугался. Потом вспомнил побочки от частого приема «Лирики» – а суицидальные мысли входили в этот богатый список – но это не принесло облегчения. Наоборот. Без прегабалина, активного элемента этих таблеток, первый же приступ может стать последним. Но и с ним жизнь не становилась слаще. Доктор оказался зажат между двух огней, словно Болотово среди диких лесов. И до цивилизации и нормальной жизни им обоим теперь ой как далеко…
Отражение в окне дрогнуло, и Луканов увидел смутную тень, мелькнувшую в обрывках тумана. Он резко обернулся и успел заметить одинокий женский силуэт, словно плывущий в белом мареве. Фигура в длинных, белых одеждах, застыла у соседнего корпуса шагах в тридцати от клиники. Луканов не видел ее лица, но было ощущение, что она смотрит на него.
– Добрый день! – крикнул доктор в туман. Фигура не пошевелилась. Луканов помедлил. Она не могла его не слышать – несмотря на то, что туман приглушал звуки, в полной тишине голос Луканова звучал отчетливо, хоть и несколько потусторонне.
– Вы не могли бы мне помочь? – вновь крикнул доктор. – Я ищу профессора Сосновского!
Фигура молча развернулась, и, сделав несколько шагов, растворилась в тумане, словно ее и не было.
Скрип двери заставил доктора резко обернуться. Через не широко распахнутую двер на Луканова смотрели два внимательных старушечьих глаза.
– Пациент? – пытливо спросил голос.
– Доктор, – ответил Луканов в щель.
– Какой-такой доктор? – проворчала старушка. – Мне Федор Михайлович ничего такого не говорил!
– Мне Сосновский нужен. У меня направление к вам, из города, – пояснил Луканов. – Буду теперь у вас людей лечить.
– Ну, поглядим… – проворчала старуху и приоткрыла дверь пошире. – Заходи, коль и впрямь доктор.
Валерий протиснулся мимо старухи, пытливо оглядывающей его с головы до ног из-под насупленных бровей. Одета она была неброско, в ногах стояла ведро с грязной водой, а в руках старушка сжимала швабру, словно часовой ружье.
– Федор Михайлович занят, – проворчала уборщица. – Пациент у него. Иди пока вон, на стул присядь. Только ноги вытирай, вишь пол мою!
Луканов вытер ноги о старый половичок, развернулся и тут же споткнулся о ведро, не заметив его в полумраке. Оно упало на деревянный пол, загрохотав, и извергнув поток грязной воды. Из коридора испуганно выглянула пара пациентов.
– Ах ты, негодник! – всплеснула руками старушка и бросилась вытирать огромную лужу тряпкой.
– Извините, – стыдливо пробормотал Луканов, перешагивая лужу.
Длинный пустой коридор деревенской больницы был освещен естественным светом из широких окон. Впрочем, этого явно не хватало – дальний конец коридора, наполненного тенями, тонул во мраке.