утомленным и истосковавшимся по уединению монархам – с голубенькими занавесками в цветочек и старым календарем на стене. С календаря таращился розовощекий подвыцветший пупс. Джиневра покосилась на него, присела на край постели, застеленной клетчатым одеялом, и рассеянно погладила круглый латунный шар на спинке кровати.
– Ты как? – спросил Артур.
– Ничего, – она усмехнулась. – По крайней мере, я знаю, что эта кровать не умнее меня.
Артур прищурился, посмотрел наверх – высоко вверху темнели балки. С балок свешивались какие-то запасы. Кажется, опять сушеные грибы. Артур вдруг ухмыльнулся и скомандовал:
– Ну-ка разуйся.
– Что?
Она не успела опомниться, как он присел, стянул с нее туфельки, подхватил за талию и поставил на постель.
Джиневра ойкнула – кровать пружинила и ходила ходуном, как корабельная палуба.
– А теперь прыгай, – скомандовал он.
Джиневра возмущенно на него уставилась. Артур ухмыльнулся, как школьник, задумавший шкоду.
– Давай-давай!
Она поджала губы, но отказать ему в этой дурацкой просьбе было невозможно. Она подпрыгнула, ее подбросило – неожиданно высоко, сердце взмыло вверх, как в детстве, и опять, и опять, и опять.
Артур поймал ее, засмеялся и поцеловал крепко-крепко.
– Меня как-то в старом госпитале прятали, когда я мелкий был, – он ухмыльнулся. – Там таких кроватей много было.
Джиневра подтянула колени к груди.
– И как мать тебя отпускала…
– А как иначе? – не понял Артур. – Так больше шансов сохранить монархию. Если бы со мной что-то случилось, у Игрейны и Утера все равно мог бы быть другой сын. И наоборот, если бы с ними что-то случилось, все равно остался бы я. – Он потер шею. – Я и остался.
Джиневра резко выпрямилась.
– Обещай, что у нас так не будет. Что ты не будешь пытаться законопатить меня в какую-то дыру ради моего же блага. И что ты не будешь разлучать меня с детьми.
– Джин, послушай…
– Нет, это ты послушай! Камелот – это важно. Династия – это важно. Но вот эта, одна маленькая человеческая жизнь – она моя. Я не хочу тратить ее на страх и ожидание. Я хочу быть живой. Любить тебя. Растить наших детей. Успеть сделать все, что можно, пока от меня не останется тоже… три волоса в медальоне!
– Если с тобой что-нибудь произойдет… – начал Артур.
Она резко зажала ему рот:
– Женишься еще раз. Ради блага монархии. А пока я жива – ты мой.
У него немедленно заблестели глаза над ее ладонью, и ей пришлось прикусить губу, чтобы удержать требовательное выражение.
– Ладно, – покладисто согласился Артур. – Твой.
Проклятая панцирная сетка скрипела немилосердно.
Чердак, служивший Блейзу чем-то вроде кабинета, не изменился с тех пор, как Мирддин жил здесь. Те же два стеллажа, плотно забитые книгами, тот же узкий топчан, тот же дощатый стол у окна. На столе лежала стопка