горгоне заглянуть?
Но платой – суд! Пытливый, тонкий,
усерден и неумолим,
что учинят, любя, потомки
над изваянием твоим.
К чему?
К чему тебе чужие слезы,
терзанья грешников, святош,
что почивают мирно в Бозе.
И ты когда-нибудь умрешь,
оставив горстку песнопений
тому, грядущему… Тому,
кто сам – новоявле́нный гений —
восславит виршами луну,
проводит грустным оком стаю,
любви трагический финал
и лет закат, и карнавал.
Споет, как мир еще не знал,
все то, что я теперь листаю.
И задаю вопрос – к чему?..
Молчи. Услышишь тишину.
Мой клен
Ревнивец милый, хлопотливый клён,
полой еще шумящей летом робы
укрой меня, на страже испокон,
от сентябрей, случайных и недобрых.
Вот-вот октябрь – пришлый мокровей —
сорвет зеленый плащ, оставив немо
тебе чернеть ноябрьской готикой ветвей
на ясном и сыром картоне неба.
Но ты не ведаешь пока, что обречен
на небыль декабря порой смурною.
За нас двоих борьбою страстно увлечен
мой рыцарь-клён с грядущею зимою.
«Пока живу, мороз и зной…»
Пока живу, мороз и зной
меня обходят стороной.
Судьба щадит мое лицо,
не оставляет ни рубцов
потери близких, ни теней
глазниц голодных. Я бедней
почти любой моих подруг,
но я богаче всех вокруг.
И не балуется огонь
моею пяткою нагой.
Давно затвержен мой урок.
Что проку в жизни? Что есть прок?
Кому спасибо прокричать
за пенье птиц и плеск ручья,
За долю матери, жены,
за неизведанность войны.
За то, что сон по-детски тих…
И за бессильный этот стих.
Клуб самоубийц Лизы K.
Когда среди небес угрюмых за́вес
блуждает взор – и жадный, и немой —
самоубийцы, мрачно улыбаясь,
последней тайной делятся со мной.
Ты знать хотела, что нас убивает?..
До смерти ли на гребне бытия.
До жизни ли, когда ослабевает,
скудеет вдохновенная струя,
когда смолкает ветер за плечами,
когда пустой страницей замолчишь,
когда височным выстрелом встречает
источника иссушенная тишь.
Предгрозовое
Разбилась темнота
на рока рокотанье
и всполохи кнута.
За окнами метанье,
всплеснул ветвями клен,
волнуется, хлопочет.
Землей укоренен,
смириться он не хочет.
Туда, на зов, к Тому,
чьи камни, души, птицы…
Откуда никому
уже не возвратиться.
«И кожи патина и вечер подглазий…»
И кожи патина и вечер подглазий
скрывали от зеркала, и не раз,
шутную