у мальчишки был отец. Родной, а не отчим, как у нее когда-то. И боль терпела, и унижение. Терпела, пока Мишка был рядом, а он все время был здесь, совсем близко, и только этим летом, перед самой школой, она отправила его с семьей двоюродной сестры на море. Сестру пришлось долго уламывать взять на себя труд присмотреть за племянником, да уж слишком ей хотелось, чтобы сын окреп и подрос, – очень он был маленький, худенький; и уши у него были большие и прозрачные, а огромные карие глаза какие-то грустные. Наверное, солнца и каких-то витаминов, которые были в морской воде, не хватало… И сейчас эти глаза все время стояли перед ней, только об этих глазах она постоянно и думала: как он теперь будет без нее? Без нее не будет у Мишки ни спецшколы, ни учебников для этой самой спецшколы, ни будущего в исключительно ярких и нарядных тонах, которое она ему уже нарисовала. Или наштукатурила. Не будет, потому что сегодня утром штукатур Рита Погорелова убила своего мужа.
Пить он начал еще до Мишкиного рождения, и она все время боялась, что ребенок родится умственно отсталым. Но Мишка родился не умственно отсталым, а просто очень слабеньким и ужасно крикливым. Он плакал днем, плакал вечером, плакал ночью. Выплевывал соску, заходясь криком и синея. Когда ему исполнился месяц, муж впервые ударил Риту.
– Заткни этому недоноску пасть! – заорал он и ткнул жену кулаком в живот.
Рита охнула и согнулась пополам, уронив ребенка на постель.
– Заткни! Заткни! Заткни! – Удары сыпались один за другим, с постели она упала на пол, и последний раз он пнул ее, уже беспомощно лежащую.
Ребенок каким-то чудом перестал кричать, пьяный Петр тоже опомнился, пробурчал что-то и ушел в кухню – заливать раздражение пивом. Она заползла обратно на кровать, прижала к себе крохотное тельце плохо набирающего вес сына и заплакала.
– Папа больше не будет, папа больше не будет… – уговаривала она его. Маленький Мишка смотрел круглыми, тогда еще мутно-серыми глазенками и той ночью почему-то больше не заплакал.
Ее пророчество насчет того, что папа больше не будет, не сбылось. Он стал бить ее регулярно, явно получая от процесса большое удовольствие. Мишкин крик служил спусковым механизмом – глаза у Петра становились стеклянными, бессмысленно-масляными, и она сразу все понимала, съеживалась, закрывала локтями уязвимый живот, ладонями заслоняла лицо… Пару раз ее останавливал участковый, справлялся, что и как, но она молчала, неудобно было. Один раз участковый заявился даже к ним домой, чтобы поговорить с ее мужем. После этого Петр научился бить так, чтобы с виду все было прилично – ни на открытых руках, ни на лице жены не оставалось следов. Потом его уволили с работы, потому что он постоянно засыпал пьяный у станка. Выпивохи на заводе – явление привычное, но когда токарь пьян все восемь часов смены, не выполняет план и при этом еще и посылает начальника матом…
Оказалось,