а потом уселся и съел сытный ужин. После этого Джоэл принес бутылку текилы, мы выпили, и я сказал, что могу обыграть его в кости. Он спросил, есть ли у меня кости. Я ответил, что нет, но у него кости нашлись; он предложил играть по ставке в пять центов за ход.
Итак, мы стали играть в кости, пить текилу, и я был сыт до отвала, но Джоэл выиграл все мои деньги – около пяти долларов и семидесяти пяти центов. Это меня разозлило, и я решил уехать, вот только хотел еще выпить на дорожку. Но он сказал, что бутылка пуста. Я велел принести новую бутылку. Джоэл заявил, что больше выпивки у него нет, и я разозлился пуще прежнего, начал ругаться и оскорблять его, потому что был пьян в дым. Иезавель подошла к двери хижины и уговаривала меня ехать с миром, но я сказал ей, что свободен, белокож и молод – мне двадцать один, – так что ей следует поостеречься: я считаю ее хорошенькой и не побрезгую квартеронкой[5].
Тогда Джоэл разозлился и сказал, что на самом деле у него есть еще немного текилы в хижине, но мне он ее не даст, даже если я буду умирать от жажды. Я разозлился:
– Черт побери! Ты напоил меня и вытряс мои деньги с помощью крапленых костей, а теперь оскорбляешь меня? Я видал негров, которых вешали и за меньшее.
Он сказал:
– Не имеешь права называть мои кости краплеными, после того как ел мою говядину и пил мою текилу. Ни один белый человек не может так поступить. Я-то не лыком шит, ничуть не хуже твоей породы!
Я сказал:
– Будь проклята твоя черная душа! Выходи, будем драться на кулаках. Я размотаю тебя по всей округе, старый ты пень!
Он сказал:
– Никого ты не «размотаешь», белый человек. – Затем этот сумасброд схватил нож, которым как раз резал говядину, и как побежит на меня! Ну, я выхватил револьвер и дважды ему в живот выстрелил. А когда он упал, я подошел и пальнул еще раз – прямо в голову.
Затем с криками и проклятиями на меня пошла Иезавель со старым дульнозарядным мушкетом наперевес. Она направила его на меня и нажала на спуск, но капсюль лопнул, выстрела не последовало; я закричал, чтобы она отошла, – иначе, мол, угрохаю и ее. Тогда она поперла на меня и замахнулась мушкетом, как дубиной. Я уклонился, и она ударила меня вскользь, поцарапав мне висок, а я приставил пистолет к ее груди и нажал на спуск. Выстрел отбросил ее на несколько футов назад, она покачнулась и упала на землю, прижав руку к груди; между пальцами текла кровь.
Я подошел к ней и стоял, глядя вниз, с пистолетом в руке, ругаясь и проклиная ее, а она подняла голову и сказала:
– Ты убил Джоэла и меня, но, клянусь Богом, ты не будешь жить и хвастаться этим. Я проклинаю тебя большой змеей, черным болотом и белым петухом. Уже совсем скоро ты будешь клеймить дьявольских коров в аду, ковбой. Вот увидишь: я приду к тебе в урочное время – когда ты будешь не готов.
Потом кровь хлынула у нее изо рта, она повалилась на спину, и тут я понял, что конец ей пришел. Тогда я от страха протрезвел, сел на лошадь и ускакал. Никто меня там не видел, а ребятам я на следующий день сказал, что рана у меня на голове от низко нависшей