Гримлана и помог мне выполнить его возмутительные инструкции относительно участи тела.
Я был не в настроении для приключений, но оделся наспех, временами дрожа от страшных предчувствий. Одевшись, я последовал за Конрадом; мы прошли по мертвой тихой улице, которая вела к дому Джона Гримлана. Дорога шла в гору, и всякий раз, глядя вверх или вперед, я видел большой темный дом, сидящий на холме, как злобная птица, – черный и неподвижный, почти полностью закрывающий звезды. На западе, где серп луны недавно скрылся за низкими черными холмами, еще сияло одинокое бледно-красное пятнышко. Зло, казалось, таилось повсюду в ту ночь, и постоянный шелест крыльев летучих мышей над головой заставлял меня вздрагивать, бередя мои несчастные нервы.
Сквозь стук собственного сердца я спросил:
– Ты тоже думаешь, что Гримлан был просто… сумасшедшим?
Мы прошли еще несколько шагов, прежде чем Конрад – как ни странно, с очевидной неохотой – ответил:
– Если не считать одного инцидента, я бы сказал, что ни один человек не владел своим разумом лучше, чем Гримлан. Но однажды ночью – дело было в его кабинете – он вдруг будто сошел с ума. Он часами говорил на свою любимую тему – черная магия, – когда его лицо вдруг покрылось зловещим румянцем. Он зарычал: «Почему я сижу здесь и мелю всю эту детскую чепуху? Ритуалы Синто – пернатые змеи – культы вуду, что приносят в жертву младенцев, “безрогих козлят” – культы черного леопарда – ба! Все это лишь прах, который сдует ветер! Они ничто по сравнению с поистине неизведанным – с глубинными тайнами! Ничто, кроме слабого эха из самых недр! Я мог бы рассказать тебе такие вещи, которые взорвут твой жалкий мозг! Мог бы нашептать тебе на ухо имена, которые иссушили бы тебя, как сгоревшую травинку! Что ведомо тебе о Йог-Сототе, Ктулху и их безымянных городах? Ни один подобный номен не принадлежит ни к одной известной тебе мифологии. Даже во сне ты никогда не видел черных циклопических стен Кофа, не дрожал от ядовитых ветров, дующих на Югготе! Но я не стану вываливать на тебя весь объем убийственных знаний, что мне вéдомы. Я не вправе ожидать, что твой ребячий мозг усвоит все, что улавливаю я. Пожил бы ты с мое, повидал бы с мое – падение империй, смерть поколений, – было бы о чем говорить». Его все больше сносило в дебри памяти, безумный взгляд едва ли делал его похожим на благоразумного джентльмена. Однако, поняв мое явное замешательство, он вдруг разразился ужасным, раскатистым смехом. «Боже, – воскликнул он глухим, каким-то совершенно ему не свойственным голосом, – я тебя напугал, да? Но это и неудивительно – в тонком искусстве науки о жизни ты не более чем голый дикарь. Ты думаешь, я стар, да? Ха! Ты, негодяй, упадешь замертво, если я скажу тебе, сколько поколений людей я застал». В эту минуту мне стало так страшно, что я выбежал из его темного дома – и пронзительный, бесноватый гогот старика еще долго преследовал меня. Через несколько дней я получил письмо, в котором он извинялся за свое поведение и прямо – подозрительно прямо – винил в нем злоупотребление