если окликнуть по имени – человека ли, животное ли, а может, и неживой предмет, – то всякое существо тотчас предстанет перед тобой и покорится. Вот только узнаешь ли ты его в тот миг, когда оно явится, – зависит отчасти от тебя, а отчасти от стечения обстоятельств, подчас удручающе глупого.
Да и с именами на самом деле обстояло не все так просто: известно, что искусство вызывать из хаоса сущее в нем унаследовано человеком от изначального Адама, который, собственно, и давал всему имена. Так было давным-давно, в раю. Но ведь наследство – такая вещь, которую обычно не ценят, достается оно даром, без всяких усилий со стороны наследника; поэтому обычному человеку свойственно проматывать его где ни попадя, а потом ходить по знакомым и плакаться на несправедливость мироустройства. Так вот и Адамово наследство было человечеством по большей части разбазарено. Тем не менее оставались еще и такие люди, как Сарториус, которые искали имена, поскольку знали: в правильной комбинации звуков скрыта истинная власть над миром. Они тратили неисчислимые часы своей жизни на поиск этих комбинаций и порой добивались успеха, обычно небольшого. Но даже и мизерный успех в подобном деле был ошеломителен, ведь даже власть над каким-нибудь тараканом была частью древней, еще райской абсолютной власти первого Адама.
Что касается правильных комбинаций звуков, то они представляли собой изначальную, то есть райскую речь человечества и, разумеется, были безвозвратно утеряны. Мельчайшие осколки их все-таки сохранились в вавилонском, египетском, древнегреческом языках и в самой малой степени – в звонкой латыни, правда, здорово оскверненной похабными песенками школяров. Какие именно части названных языков содержат в себе эти драгоценные осколки – никому не ведомо. Вот почему Сарториус на всякий случай задался целью изучить их все.
Монастырская библиотека немногое могла предложить для этих занятий, поэтому Сарториусу следовало как можно скорее расширить свои возможности. И через некое дальнее родство с более-менее влиятельными людьми он в конце концов сумел прибиться к свите герцога Эгмонта. Осторожно пройдя по нескольким незначительным головам, Сарториус ван Эрпе сделался младшим секретарем при Иоганне де Кассемброте, доверенном секретаре герцога.
Дорога до Хертогенбоса заняла почти месяц: Кассемброт не спешил, по нескольку дней задерживался даже в самых небольших городах. При каждом удобном случае Сарториус наведывался в монастыри или навещал ученых мужей, если таковые имелись, но гораздо чаще маялся и томился на очередном постоялом дворе, поскольку затяжное путешествие не могло предложить ему ничего, кроме черствого хлеба и унылого плоского пейзажа за окном.
Как-то вечером Кассемброт сказал своему помощнику:
– Сдается мне, друг мой, вы отчаянно тоскуете.
Сарториус ван Эрпе оторвался от затрепанного молитвенника, в котором силился разобрать полустертые буквы, накарябанные кем-то на полях очень давно, и посмотрел на своего патрона слезящимися глазами.
Вид Сарториуса – изможденного, с набрякшими веками