суетни: полдня солнца, полдня моря, полдня вольной жизни.
На берегу не было обычного пляжного комфорта в виде песка или мелко истолченного ракушечника, но Олега это нисколько не смущало. Он растянулся во весь рост на обкатанных камнях, раскаленных солнцем так, что хоть сейчас неси их в баню и парься на здоровье, поддавая кипяточку и охлестываясь березовым веником.
– Куриное счастье! – Витюня показал один из камешков, которые он перебирал от нечего делать. Плоский голыш был истончен бесконечным прибоем едва ли не до прозрачности, постоянное трение о другие камешки образовало отверстие точно посредине голыша. – Надо продеть суровую нитку и носить на шее.
– Зачем? – подивился Олег дикарству главного механика автобазы.
– Я уже сказал – на счастье.
– Для чего же куриное твое счастье? Яйца несутся крупные?..
– Не знаю… так говорят… – Витюня протянул камешек. – Бери… Проденешь нитку – и носи на шее как оберег.
Он впервые сказал «ты», и Олег это заметил. «Давно бы так…»
– Здешние камешки знаменитые, – вослед «куриному счастью» Витюня указал на горсть мелких разноцветных камешков, рассыпанных на разостланной рубахе. Среди черно-белого галечного гороха красовались нежно-розовые, синеватые с белыми прожилками, тепло-красные, травянисто-зеленые и желтовато-палевые камешки. В глазах зарябило от пестроты калейдоскопической композиции.
– Вы знаете, у Регистана есть книжка стихов. Так и называется – «Камешки из Коктебеля».
– Это тот, что гимн написал?
– Нет, гимн написал Габриэль Регистан вместе с Михалковым. Гарольд – его сын… Он здесь иногда отдыхает на волошинской даче.
Витюня затуманил глаза и нараспев, как истый вития, не прочитал, а пропел с завываниями:
Синий, синий вечер.
Бледный лунный свет.
Худенькие плечи.
Восемнадцать лет.
Слезы на ресницах.
Ждет меня в саду…
Мне уже за тридцать,
Лучше не пойду.
– А тебе сколько? – поинтересовался Олег.
– Чего? – не понял чтец, все еще находящийся в трансе от мармеладных строк. Потом очнулся. Мне… как раз за тридцать… немного…
Спрашивать больше сказанного – неприлично. Пошевеливая собранные Витюней камешки, Олег поинтересовался:
– Неужели красотища просто так валяется под ногами?
– Раньше здешний берег усыпан был разноцветными камешками, в глазах рябило.
– Что-то не рябит…
– Курортники развезли по всей стране: каждый набирал мешочек на память. Мода такая была.
– Широка страна моя родная!.. – пропел Олег на мотив, так любимый негром Полем Робсоном.
Здесь, у морского залива, в бухточке, окруженной скалами, пространство ощущалось иначе – скорее умозрительно, чем физически. Степняку или таежнику Причерноморье видится по-особому. Взгорбленное низкорослыми, но все же – горами, оно словно сторожит взгляд, не позволяя ему устремляться к постоянно