на голову наушники-«лопухи», всю эту газетчину и отыскивать в ней крупицы живой речи. Потом надо будет еще чистить пленку, то есть резать ее на куски, склеивать заново, а затем восстанавливать текст интервью на бумаге.
Обычно лишь под самый конец записи люди забывали о микрофоне и начинали говорить более-менее живо, но многое пропадало за пределами магнитной ленты по пресловутому закону подлости – в момент окончания пленки.
И только когда они с Мишкой припылили в Добровольск и настал черед идти в бухгалтерию отчитываться за командировку, Стас обнаружил, что забыл отметить свои и Мишкины командировочные удостоверения. Пришлось писать письмо в Адовский райком, засовывать туда злополучные девственно чистые бланки и потом недели полторы ждать ответного письма. На протяжении всего этого письменного тайм-аута главбухша распорядилась не выдавать ни аванса, ни гонорара – для пущей науки растяпам.
Вот тогда-то Громыхалов и вразумил его, попыхивая «беломориной»:
– Первая заповедь командированного – поставить на бланки печати, желательно горкома или исполкома того города или райцентра, куда ты приехал. В деревнях на эту тему есть сельсоветы. Потом уже можешь хлопотать о гараже для машины, о гостинице, столовке и тэпэ. Лишь затемно приступай к осуществлению грандиозных творческих планов. Смекаешь?
Выпускнику филфака пединститута Стасу Загудову урок не пошел впрок. Лирик по натуре, он пописывал стишки, бывал задумчив не только на досуге, но и на работе возносился в эмпиреи. Роящиеся в голове метафоры и строчки с бубенчиками рифм на концах отвлекали от бытовой суеты, которая и есть наша основная жизнь: если не по сути, то по количеству отнимаемого времени – точно.
И вот они с тем же самым шофером Мишкой прибыли в город Вольный и направляются исполнять «первую заповедь». Колдобины главной улицы настолько снизили скорость передвижения и растрясли душу, что Стас принялся искать возможность перевести дух. К его удовлетворению, долго ждать не пришлось. Когда они колыхались в щербатинах мостовой напротив очередной автобусной остановки, в одинокой девичьей фигурке, стоявшей у столбика со знаком «А», он почувствовал что-то очень знакомое.
– Стой! – скомандовал молодой репортер окостеневшему от дорожной тряски Мишке. Тот послушно ударил по тормозам – и «газончик», взбрыкнув на уклоне самой глубокой колдобины, послушно замер на месте, взметнув пыльное облако, которое тут же накрыло и автомобиль, и девушку на остановке.
Стас даванул рукоятку дверцы, пихнул ее плечом и выпрыгнул на корявый тротуар, рискуя сломать затекшие от долгого сидения ноги.
Когда пыль рассеялась, перед его взором предстала, как повествуют в старинных романах, девушка яркой наружности, которую стоит живописать, иначе все последующее теряет всякий назидательный смысл.
На модельного роста девице свободно свисало длиннющее, до полу, светло-серое осеннее пальто, не застегнутое ни на одну из двух своих огромных