облачко, и строго посмотрел на Бесовцева, который под его взглядом сразу вернулся с небес на землю.
– И… Спой нам что-нибудь.
– Спеть? Что именно?
– На твоё усмотрение, – Бесовцев лукаво посмотрел на хозяина дома и как бы невзначай сказал: – Саваоф Теодорович прекрасно играет на скрипке, ты знала?
– Да, доводилось слышать… Очень красиво.
– Поверь, с его сопровождением даже самые ужасные звуки будут казаться прекрасной песней, но, я думаю, ты и так неплохо поёшь, – сказал Бесовцев, выпуская под нос слабый дымок, так что он стал похож на китайского дракона с длинными усами. Саваоф Теодорович шуточно закатил глаза, поражаясь его наглости, но всё-таки встал со стула и пошёл за скрипкой, шепнув Еве на ухо, чтобы она пока выбрала музыку. Девушка знала наизусть не так уж много песен, так что вариантов было немного.
– «Пшеничные волосы», – сказала она, когда Саваоф Теодорович вернулся со скрипкой. Тот понимающе кивнул и попробовал пару нот.
– «Снова всходит луна, предвечерние полосы
Освещают надеждой пшеничные волосы…»
Как только прозвучали первые строчки песни, Ева совершенно забыла про какое-либо волнение: Саваоф Теодорович отлично играл, будто всю жизнь учил именно эту партию.
– «…Что струятся в руках, словно жидкое золото,
Словно мёд, наконец-то застывший от холода.
Я люблю эти волосы цвета пшеницы,
Что качаются в поле под щебет синицы,
Что хранят чёрно-белое дерево, трепет,
Когда думают, что их никто не заметит.
Они лентой песчаной вдоль берега вьются,
Как змея, с пересохшей пустыней сольются,
И не шелест волны мне мерещится снова -
Это волосы шепчут подобия слова.
Я смотрю и не вижу пшеничные пряди,
Потому что они развеваются сзади,
Потому что они, словно ангел-хранитель,
Раскрывают свои обнажённые крылья.
Я их ласковый шёлк пропускаю сквозь пальцы;
Заплетаются волосы в собственном танце,
И тугая копна распадается ворохом
Между тихой землёй и расплавленным воздухом.
Расцветают в воде белобрысые лотосы,
Расцветают надеждой пшеничные волосы,
И качаются в поле немые колосья
Вокруг собственной тонкой невидимой оси».
Прозвучала последняя нота, и всё стихло. Ада уже давно спала на коленях Саваофа Теодоровича, совершенно не обращая внимания на разговоры взрослых, поэтому мужчина аккуратно, чтобы не разбудить, отнёс её в детскую. Бесовцев тоже о чём-то задумался, периодически выпуская изо рта небольшие клубы дыма, и в этот момент он выглядел таким серьёзным и взрослым, словно позади у него была длинная тяжёлая жизнь, проблемы которой преследуют его до сих пор.
– Ты очень красиво поёшь, – тихо сказал он после некоторого молчания, задумчиво разглядывая ногти. Ева тихо поблагодарила и вдруг заметила, что