данность без отмены исходных посылок.
Дух Отрицания позиционирует себя как ИНОЙ ЛОГОС.
И следует добавить к этому, что в мифологическом измерении Азазил-Дух Отрицания распят внутренним противоречием диалектического парадокса. И в нём распят СМЫСЛ этого мира. Но восполнение изъяна мира и снятие с распятия приходит в перманентном разрешении мифологемы – парадокса посредством паллиативной меры в перманентности измерения, а не абсолютно СВЫШЕ. Так что при восполнении этого изъяна образуются новые иные изъяны.
«В этом мире он жертва». Это не определение, кем именно и где он принесён в жертву. Это отражение (определение) в сущих содержания его миссии.
«…в мифологическом измерении Дух Отрицания распят внутренним противоречием диалектического парадокса».
Может быть, он был светлым ангелом… И вот распят на Древе Познания. Чтобы оно возрастало. Кто принёс его в жертву?
Но он повинен в том, что в мир пришло знание. А есть что-нибудь более ужасное?
Возможен ли финал метафизической драмы без спасения Духа Отрицания? Иначе не будет полноты искупления и спасения. Но надо ещё осмыслить меру его вины в том, что в мир вошло Зло. Ранее я писал о Видении Иезекииля, сопоставляя действие огня с действием распятия. Так что Дух Отрицания содержит потенциал огненности. И даже создан из огня. В нём распинается СМЫСЛ… Сгорает в огне. Но восстановиться может только в свете Единого. И вспомним Гераклита с его фрагментом об огне. И то, что Дух Отрицания – игра Божественного Ребёнка.
О ЗНАНИИ
Всё по своему прообразу совершенно просто и есть одно.
«Я» не имеет изначального значения. Следует уклоняться от навязчивой идеи, что в центре своих отношений человек-как-сущее и Самосущий находятся хотя бы и в порядке умозрительной оппозиции. Эта оппозиция утверждается иллюзорно и формально по образу отошений между сущими, поставляя воссоздаваемое в сущих «я» в иллюзорно истинную оппозицию Ему. И дело не только в том, что преуспеяние на поприще духовности состоит в снятии этой оппозиции. Дело в том, что эта оппозиция априори несостоятельна. Ведь всякое отношение в отделённости есть уже само по себе утверждение в инаковости.
И это кроме того, что принципиально по существу нет знания того, что такое «Я». Уже и не говоря о том, каково положение «Я» относительно Самосущего. Как это отражается в понимании того, что есть «Я»? Свидетельства об этом и его отношения извлекаются из причастности «ни-где» и «ни-как». «Я» «никакое», но в ложном позиционировании себя как такового в отношениях определяется в качестве сущего среди прочих сущих. Такие определения могут быть сколь угодно многообразными. И они иллюзорно задают модус императивности реального положения вещей.
Но это положение ложно задаётся как предпосылка и для позиционирования в любой степени отсутствия атрибутивности