Живот был горячим, и Айбала словно вбирала в себя этот жар, вытягивая боль, раздиравшую Фазилат изнутри.
Шуше кричала Сабире, чтобы держала эту дуреху, Айбале – чтобы вместо этих глупостей она нашла наконец головку, а роженице грозила всеми карами небесными, но ни одна из них ее не слышала. Комната полнилась какофонией звуков: Сабира увещевала, Шуше ругалась, Фазилат кричала.
Внезапно Айбала почувствовала перемену в Фазилат. Ее живот стал не таким напряженным, а крики – не такими громкими. Она перестала метаться и, мелко дрожа, вытянулась на нарах. Ее бледное, потное лицо в обрамлении влажных волос казалось застывшей маской.
– Вай, отходит! – испуганно вскрикнула Сабира.
Айбала знала, что Фазилат не умирает, это подействовали ладони, но не знала, надолго ли.
– Быстрее, мама, – сказала она.
Шуше удивленно взглянула на дочь, поняла и кивнула. Был момент, когда она, растерянная и напуганная возможной (и даже более чем вероятной) смертью роженицы и ребенка, позволила отчаянию взять верх, но совладала с собой и принялась отдавать распоряжения Айбале и Сабире.
Сабира прижала плечи невестки к нарам, навалившись на нее всем своим немаленьким весом и зафиксировав так, что та не могла пошевелиться. Айбала нащупала головку ребенка и ждала сигнала матери. В промежутке между схватками Шуше развернула ножки в сторону родового канала, действуя синхронно с Айбалой, и ребенок переместился из диагонального положения в вертикальное.
Со лба Шуше катился пот, лицо проре́зали глубокие морщины, оно посерело от напряжения. Критический момент миновал, роды вошли в финальную стадию. Но схватки неожиданно прекратились. Фазилат, лежа на спине, не могла вытолкнуть ребенка. Шуше не хотела сама вытаскивать младенца, чтобы не травмировать его, и надеялась, что природа сделает свое дело. Она была сторонницей минимального вторжения в родовой процесс – это снижало риск возникновения родовых травм – и вмешивалась, только когда понимала, что времени больше нет. Одно дело – повернуть младенца в утробе, и совсем другое – вытащить его за ножки, когда матка не может протолкнуть к выходу самую крупную часть тела – голову.
– Вставай! – велела Шуше. – Подними ее, Сабира.
Фазилат, стеная, поднялась с нар, поддерживаемая свекровью. Она обвела комнату мутным взглядом и остановила его на Айбале, но вряд ли ее узнала.
– Иди к веревке.
– Не могу ходить, сил не осталось… Лучше я обратно лягу.
– Иди, сказала! – прикрикнула Шуше. – Вот как ты, Самира, невесток своих воспитываешь? Это зачем она мне через слово возражает? Это она и тебе так возражает? Или, может, мужу своему так возражает? Поговори с ней, хорошенько поговори, или не приду сюда больше, поняла, да?
– Поняла, Шуше, поняла. – Сабира подтолкнула Фазилат в центр комнаты, сунула ей в руки свисавшую с потолка веревку и шлепнула ниже спины. – Давай ходи, или, клянусь Аллахом, скажу Агабеку, чтобы разводился с тобой!
Тяжело повиснув на веревке, Фазилат принялась ходить по