отнести к категории постулатов, – не привалит необыкновенное счастье ассимилироваться в «новых» землях: гусь свинье не товарищ!) А проще сказать – мы вообще не существуем. Нас нет. Потому что мы не нужны нигде. И, судя по всему, нам уже никто не нужен.
Что я ещё мог ответить?
Кому, как не мне, было хорошо известно, что Белу (как женщину, как жену, как мать) никогда не интересовали аксиомы и философские формулы типа «разных людей»?
Её всегда интересовали конкретные мы: где есть эти «мы» и как эти «мы» устроены.
И главное было в том, что нам не в первый раз приходилось всё начинать с нуля. (Не в первый раз!) А это что-то, да значило.
А что, у Левитина – всё не с нуля?..
Марк Твен сказал, что «нельзя полагаться на собственные глаза, если воображение не в фокусе».
Салтыков-Щедрин выразился иначе: «ничем не ограниченное воображение создаёт мнимую действительность».
Я не мог представить себе ассимилировавшегося в новых землях Борьку в униформе (предположим) офис-менеджера, или торгового агента, или официанта питейного заведения с подносиком в руке – сорокалетнего дядьку с недельной небритостью, дикими манерами и пулемётными очередями: «Что желаете, мать вашу перемать, господа хорошие?»
Нет, таким я не мог вообразить себе Левитина. (Может, у меня воображение не в фокусе и я вижу действительность, которой нет?)
Да он в первую же неделю распугал бы всех, с кем пришлось бы иметь дело!
А может, он органичнее смотрелся бы в Кнессете (куда ему путь заказан)? Вряд ли.
Я также не мог представить себе Борю в роли дельца – респектабельного такого предпринимателя, надзирающего за собственным мясным (предположим) магазинчиком, где за прилавком суетятся в идеально-белой спецодежде его подопечные: «Вам кило фаршика? Из мясорубки? Ща мигом провернём! А может, свеженького филейчика?..»
Всё это (в моём представлении) не могло выглядеть правдоподобным.
Я мог бы (как в Алма-Ате) представить Левитина за режиссёрским пультом в студии. В принципе, это выглядело бы реально. Борька орёт в микрофон: «Первая камера – наезд! Вторая – на общем плане! Почему проблемы со звуком?..» И кофейная чашка, стоящая у него под рукой, летит на пол.
Только и за пульт в студии ему путь, по его словам, нынче заказан. Без него в Израиле хватает, кому сидеть за пультом: «в Израиле любят алию, но ещё больше не любят «олим».
– Это в Алма-Ате я был еврейской мордой, – хихикал по телефону Левитин. – А здесь я – руская морда. – Он сделал паузу. – Руская морда еврейской национальности! Бывает, что и руская свинья. Вот и вся разница. В Республике Казахстан должны жить казахи (по аналогии, что в Израиле должны жить евреи). А руские где должны жить? Нигде?..
Но как-нибудь я всё же должен был представить Борьку, которого знал как облупленного?
«Воображение правит мiром», считал Наполеон.
Я скорее мог бы увидеть Левитина за барной стойкой. Точно!
Он (в который раз) наливает в стакан водку и делает глоток, якобы последний.