ворон. Мы посмотрели друг на друга, затем птица взмахнула крыльями, а я побежал вслед за ней. Бежали мы долго – до самого городского кладбища – той его части, где стояли фамильные склепы. Некоторые были настолько древними, что практически невозможно было разобрать имен и дат. Ворон исчез. Туман клубился у моих ног, облизывая подошвы грязных кроссовок.
Мне не хватало сил сдвинуть массивную дверь. Я долго провозился с ней, пока не обнаружил в торцевой части склепа расщелину. Оказавшись, наконец, внутри, не мог надышаться – воздуха здесь практически не осталось. Остро пахло гнилью и плесенью. И пять гробов по периметру. Я не знаю, для чего мне понадобилось открывать тот, что стоял дальше остальных. Он оказался пустым. Я потрогал обивку, коснулся носом поверхности ткани – ничем не пахло. И медленно, словно боясь испачкать святыню, я погрузил себя в этот гроб. Крышка громко упала надо мной…
И я закрываю глаза… ничего не происходит… Лишь одно – невесомое и едва уловимое – я больше не в гробу….
ГЛАВА 3
Городок был наполнен светом. Его узкие улочки вмещали множество людей – и военных, и штатских. Народ был измучен творившимся вокруг, но в то же время ликовал. Я осмотрелся по сторонам. Всё было в точности, как описывал старик. Бедный узкий квартальчик с многочисленными лавками овощей и фруктов, и толпы горожан – самого разного возраста, буквально увлекали меня в эпицентр праздника. Я увидел, как в небо взлетают пестрые ленты, увидел, белых и серых голубей, увидел, как девушки смеются и флиртуют с офицерами. Провинция, освобождённая от боевых действий, но все ещё вздрагивающая от большой беды. И падали теплые хлопья снега. Весеннее пробуждение разгонял юный мотоциклист…
Военные британцы маршировали не всерьёз – так, дабы скрасить весеннюю хмарь. Все понимали – война в Европе заканчивается. Осталось одолеть пару фронтов и над рейхстагом водрузят победоносный стяг – как точно подметил Ганс. В это верили. Этим жили. Жили одну единственную неделю. Никогда больше в этом городе не царило такое блаженное возбуждение.
Вдруг, в самом начале улице я увидел её… и замер…
Ганс вряд ли обладал достаточным ораторством, чтобы описать ту красоту лица, да и я, в сущности, не подберу правильных слов. Её звали Елена. Теперь я это знал. Казалось, что на своих руках она несет весь мир. Её длинные густые, светлые локоны ловили падение снега и качались в такт шагу. Большие голубые глаза смотрели всюду и каждому улыбались. На ней было ситцевое платье – бежевое, к крупными неяркими цветами. Толстым серым шарфом была обмотана шея. Её появление на этой улочке моментально взбудоражило каждого – настолько образ выбивался из простоты и томительной однотипности. Женщины смотрели ей вслед с едкой иронией и завистью, мужчины с интересом, а самый бойкий офицер – молодой – лет тридцати набрался смелости, чтобы подхватить её улыбку и провальсировать пару шагов. Она нисколько не сопротивлялась такой бесцеремонности. Напротив – поддалась танцу и в конце поцеловала незнакомца у самого