улыбалась. Откинув назад голову, рассыпая свои длинные волосы по полу, улыбалась закрытыми глазами, иногда вздрагивала и всё сильнее впускала меня в себя, стараясь захватить целиком каждый дюйм страсти. Я уснул на её обнаженной груди совершенно по-мальчишески. А на утро светило солнце. И белый свет проникал ото всюду. Я лежал на полу, укрытый старым пледом и видел, как Елена кормит своего сына. А когда малыш уснул днём, я принимал ванну, и она сидела на краешке и штопала мою одежду. Мы смеялись, мы говорили на всех языках. Плескаясь пеной, увлекая в пену друг друга. Я испытывал восторг. Я был влюблен. Повержен собственным предрассудком никогда не влюбляться в людей, я влюбился в ту, которой никогда не существовало. Которая жила, во всяком случае почти целое столетие назад. Меня больше не смущала невероятность. А она не задавала вопросов о том, кто я и откуда, почему говорю на русском, и почему моя одежда так отличается от одежды всех остальных людей. Всё было логично и правильно. Я ни на минуту не задумался о Гансе, который мог появиться. Полагаю, что она тоже. Я лишь ощущал её тоску по любви. Той настоящей мужской любви, которой были лишены все женщины военных лет.
И вечером, уложив ребенка спать, мы устремились на крышу дома. Светила луна. Недавно выпавший снег хрустел под сапогами. Но было тепло и безветренно. У нас в руках была бутылка вина, мы танцевали по пологой поверхности, не боясь соскользнуть вниз, и смеялись, словно подростки. Я прикурил сигарету. И она подсела со мной рядом. Дым из моего рта перетекал в ее рот и, закашлявшись, она упала на спину, готовая к поцелую. И я целовал, пока вдруг в небо не взлетели крошечные искры салюта. На земле наступил мир. Он наступил наконец-то – большой и важный – разноцветными брызгами и грохотом он озарял ночное небо. Елена вначале обрадовалась, а потом начала истошно рыдать, пряча своё лицо в моё плечо, зарываясь в меня все глубже и глубже. И я испуганно, но крепко держал её в своих руках. А она не могла победить той истерики, которая копилась в ней все годы войны.
Я же вдруг вспомнил о том, что Ганс в этот самый момент собирает технику на пригородной ферме. Моё сердце вдруг неприятно саданула горечь предательства. Нечасто я испытывал это. Совсем не часто. Я почувствовал себя подлецом. Счастливым подлецом…
Меня разбудил Джошуа. Сообщил, что я проспал двое суток. Ещё сообщил о звонке Ганса. Я что-то невнятное ответил ему, взял в руки телефон, но набирать стал вовсе не старику. Мне необходимо было, во что бы до ни стало, дозвониться своему психоаналитику. Ситуация вышла из-под контроля. Я, кажется, сошёл с ума…
ГЛАВА 6
– Когда вы говорите «зверь», то подразумеваете кого-то конкретного или это описание вашего внутреннего состояния?
Я крепко задумался, прежде чем ответить. Она, конечно, врач и все такое, однако, расписаться в шизофреноподобном синдроме, а главное – услышать приговор от специалиста… Я был просто морально не готов к такому.
– Когда я говорю «зверь», я подразумеваю изменение своего