тоской, которая с каждым часом лепестками рассыпалась сначала на меланхолию, затем на легкую грусть, а ближе к вечеру на воспоминания, которые, должно быть, подобны ощущениям Ганса теперь.
– Вы, конечно, останетесь на мой юбилей, Макс? – спросил он в конце нашей сегодняшней встречи.
– Господи, я же забыл совсем, какой дурак… Простите, Ганс… я забыл про подарок… я поздравляю Вас!
– Бросьте, в моём возрасте подарки – это пошло.
– Я останусь…
Старик улыбнулся.
– Будет узкий круг моих самых близких… Вы их, впрочем, знаете. Жду вас в девять.
– Я все равно куплю подарок. Мне очень хочется…
– Ну, хорошо, только не опаздывайте…
У меня было четыре часа на то, чтобы выбрать для Ганса нечто-то памятное, но что-то знаковое. Я пока не представлял, что это будет. Ворон сел рядом со мной на скамье в парке у Чистых прудов. По-свойски прошёлся – туда-обратно, клюнул дерево, посмотрел на меня, открыл свой клюв, но не издал ни единого звука…
– Ну, что ж, дружок, пошли…
Я встал, он поднялся на крыло. Зверь дремал во мне. На кладбище мы не бежали – шли. И когда оказались в старом склепе, я привычным жестом отбросил крышку гроба. В нем лежал женский скелет в платье, покусанном тленом. Это была несомненно Елена. Я лишь сейчас заметил, что в противоположном углу склепа стоял маленький гробик, в котором, очевидно, покоились останки их с Гансом сына. Его гроб я тревожить не стал. Ещё несколько минут лишь смотрел на то, что осталось от моей иллюзии. А после осторожно опустил крышку и вышел в закатный город. Так просто, словно, за пачкой сигарет.
От моего потрясения не осталось и следа. Удивлению не было больше места, а вот убежденность, что мне никогда не удастся полюбить – теперь была как никогда сильна.
В книжном на Арбате я долго блуждал между рядами, чтобы подыскать достойный подарок. И в итоге потратил приличную сумму на увесистый двухтомник , который на немецком описывал Германию в годы войны.
– Спасибо, – сказал мне позже Ганс, – но к чему читать вымыслы, коль пережито на собственной шкуре. Спасибо, дружище, – он неуверенно потрепал меня по плечу. В камерном ресторанчике был заказан стол. Ганс пригласил Елену, Вадима и Кирилла. Все… очевидно, так и выглядит круг самых близких для него персон.
Мы поднимали тосты за его здравие. И говорили о пространной ерунде. О новых ролях Елены, о финансировании театров, ни слова о прошлом Ганса. И все же, сидя рядом с ним, в перерыве между тостами я спросил у него тихо, чтобы никто не мог слышать…
– А где похоронены ваша жена и сын?
– Здесь. Сначала там, в Оснобрюке. Позже я эмигрировал в Америку, затем в Россию. Я решил сделать семейный склеп здесь. Перевез останки. В сущности, осталось определиться лишь с квартирой, жить-то мне – два понедельника и скоро, очень скоро я присоединюсь к почтенному семейству.
Он засмеялся и сделал глоток белого вина.
Мы с Еленой пили коктейли,